непригодности высших командиров, занимавшихся не укреплением западных рубежей страны, а взаимным подсиживанием.

«Я мог бы рассказать историю группы людей, которые двадцать лет назад увидели перед собой неожиданную перспективу головокружительной карьеры, — заявляет писатель в весьма знаменательном лирическом отступлении. — Их было много, и все они друг друга стоили, а на узкой дороге вверх не было места для всех. Что же ими руководило, помимо жажды земных благ? Разве еще только более сильная страсть — жажда властвовать, править…» Автор прерывает себя как бы на полуслове, точно спохватившись, что превысил полномочия новеллиста, пускаясь с ущербом для динамичного развития сюжета в социологические исследования. Но он уже сказал достаточно, чтобы мы поняли, что в рассказе заложены предпосылки для более монументального освещения темы.

Период построения основ социализма в Польше ознаменовался ожесточенной классовой борьбой с противниками народной власти, которые, пользуясь поддержкой мировой реакции, ратовали за реставрацию буржуазно-помещичьего строя, опирающегося на военную диктатуру, В условиях непрерывной полемики с апологетами буржуазии передовые силы общества нуждались в остроразоблачительной книге, вскрывающей гнилость, нежизнеспособность досентябрьской государственной системы, порочность антинародной внутренней и внешней политики санационного правительства. Такая книга — роман «Сентябрь» (1952) — была создана Ежи Путраментом.

Произведение это, безусловно, отмечено печатью прямой полемики. Отдельным страницам свойственна некоторая плакатность, митинговая интонация, гротескная заостренность. И вместе с тем писатель подымается здесь на высокую ступень идейно-художественного мастерства. Сохранив пафос обличения, он разумнее подходит к отбору объектов для критики. Выявляет и показывает крупным планом подлинных положительных героев огневой страды 1939 года — фронтовиков, солдат и младших офицеров, — поднявшийся в едином патриотическом порыве трудовой люд Варшавы и, главное, польских коммунистов, вчерашних узников санации, ставших душой сопротивления врагу. Масштабнее и проницательнее становится писательское видение Путрамента. Оперативный отдел польского генерального штаба и окоп у тревожно замершей границы, «коридоры власти» и трущобы рабочей бедноты, столица и местечковое захолустье, респектабельные апартаменты Варшавы и выгон за околицей безымянной деревушки, дороги отступления и очаги героического отпора численно превосходящему противнику — широкую и красочную панораму раскрывает автор романа перед читателями.

«Сентябрь» снискал популярность еще в ту пору, когда публиковался с продолжением на страницах ежедневной газеты «Жиче Варшавы», что, кстати, с раздражением констатировала печать реакционной эмиграции: «…роман сделался бестселлером, и тираж газеты возрос». Выход его отдельным изданием оживленно обсуждался польской критикой. «Сентябрь», — отмечается, например, в отзыве Анджея Василевского, — ждал своего эпика. Писателя, который, поражая нас многогранным отображением хода войны, судеб народа, трагедии, пережитой солдатами, памятной агонии пылающей страны, ответит также на вопрос: как это случилось? Поэтому с такой увлеченностью, болью, но прежде всего с целительным чувством облегчения мы читаем «Сентябрь» Ежи Путрамента».

Роман был замечен и за рубежом. Арнольд Цвейг писал в журнале «Кунст унд литератур»: «Мне не хотелось бы вдаваться здесь в подробный анализ всех столь колоритно и рельефно начертанных фигур и сцен этой книги, однако должен отметить, что сцену у огромной оперативной карты давнишней пограничной полосы Польши на западе я хотел бы иметь в собственном творческом активе. Имя Ежи Путрамента я ставлю отныне в один ряд с именами французских, английских и немецких писателей, принадлежащих к лучшим эпикам…» (Вспомним, кстати, что «Сентябрь», переиздававшийся в ПНР тринадцать раз, переведен на многие языки.)

Творческая удача Путрамента была вполне закономерна. Ведь первый подступ к теме Сентября в рассказе и решение ее средствами монументальной прозы разделяет целая эпоха, способствовавшая дальнейшему профессиональному и духовному росту писателя. Теперь за плечами у него был опыт не только газетчика, армейского политработника и организатора Союза польских патриотов в СССР, но и дипломата, представлявшего интересы молодого социалистического государства в Швейцарки, а затем во Франции, политика с широким кругозором, активиста движения в защиту мира.

Время внесло некоторые коррективы в представление писателя о военной стороне Сентября. В Сентябре крах потерпело буржуазное государство, но рабочие и крестьяне, одетые в солдатские шинели, защищали родину до конца. Впоследствии они закладывали основы антифашистского Сопротивления, сделавшегося одним из крупнейших в Европе. Поражение не должно заслонять того факта, что солдаты, брошенные верховным командованием, проявляли самоотверженность и стойкость. Армии четырех государств — Англии, Франции, Бельгии и Голландии, — превосходившие по численности гитлеровские войска, сопротивлялись им в 1940 году фактически только 38 дней. Польские части, значительно уступающие противнику в боевой мощи и находившиеся с первой минуты войны в отчаянном стратегическом положении, сражались 35 дней. Чтобы сломить их сопротивление, немцам пришлось использовать столько же самолетов, танков и боеприпасов, сколько они использовали для разгрома армий четырех государств на Западном фронте. Потери гитлеровцев в людях в Сентябре были равны общим потерям, понесенным ими во всех последующих европейских кампаниях до 22 июня 1941 года.

Путрамент познакомился с трудами генерала Кирхмайера, специалиста по истории боевых действий 1939 года. Он видел осенью 1943 года доблесть многих костюшковцев из числа участников сентябрьской кампании. Видел их имена в списке награжденных орденами и медалями СССР после битвы под Ленино (в частности, капитан Владислав Высоцкий, кадровый польский офицер был удостоен тогда звания Героя Советского Союза).

Герой «Сентября» подпоручик Маркевич, в прошлом сельский учитель, уже ничем не напоминает своего бесславного коллегу Венкевича из рассказа «По обе стороны моста». Не чураясь и в романе сатирических приемов, автор, однако, проводит четкий водораздел между достойной осмеяния, нелепой гарнизонно-репрезентативной деятельностью офицера в последние мирные дни и его фронтовыми буднями, описанными в совсем иной, приподнято-героической, временами исполненной трагизма тональности.

Верноподданный,