Ярослав Анатольевич Бабкин
Ученица волшебника
Глава 1
— Малфрида, ты еще долго будешь тянуть?
Сердитый окрик матери вызвал у девочки тяжелый вздох. Идти в башню чародея ей очень не хотелось. Но суровая официальность, проявившаяся в том, что мать назвала ее полным именем, вместо обычного Мольфи, означала, что дело приобрело серьезный оборот. — И не испачкай его по дороге.
Мать протянула девочке новый полотняный фартук. Он предназначался Труде, дочери умершей в прошлом году соседки, служившей кухаркой у городского волшебника.
Мольфи еще раз вздохнула, но покорно взяла сверток и медленно зашагала вниз по лестнице. На первом этаже располагались отцовская мастерская и лавка. На верстаках пеной клубилась стружка, наполняя помещение терпким запахом дерева.
Отец не обратил на нее внимания, он придирчиво рассматривал поданную одним из подмастерьев дверцу. Затем отвесил тому подзатыльник и, показав на криво сведенный угол, отправил переделывать.
Мольфи не спеша прошагала через мастерскую, подмигнула одному из братьев, с важным видом строгавшему в углу какую-то дощечку, и вышла на улицу.
Путь к башне пролегал налево, а откуда-то с другой стороны доносился веселый гомон соседских ребят. Она задумалась. Искушение присоединиться к игравшим товарищам было велико, но чувство долга после нелегкой внутренней борьбы одержало верх. Она уже большая, этой весной ей исполнилось целых семь лет, и она должна быть примером для младших сестер. И вообще отнести фартук Труде не займет много времени, а потом она будет совершенно свободна…
Девочка снова вздохнула. Обычно ей всегда везло. Какое бы неприятное дело не назревало, все обычно складывалось самым лучшим образом. Но не сегодня.
Она повернула налево, обошла глубокую лужу, оккупированную блаженствовавшей в теплой грязи пегой свиньей, шуганула копошившихся в пыли цыплят и двинулась вдоль узкой, похожей на расселину улицы.
Башня чародея располагалась на другом конце города, между крепостной стеной и площадью правосудия. Так напыщенно именовался пыльный и заросший бурьяном пустырь, с хмурым дубом, на корявых сучьях которого вешали городских преступников. Здесь же под зеленой кроной векового дерева зачитывали указы и распоряжения городского магистрата и пороли правонарушителей, чьи проступки не заслуживали намыленной веревки. Впрочем, городок был маленьким и сонным, поэтому большую часть времени по площади правосудия бродили вездесущие и вечно голодные козы и гонялись друг за другом городские мальчишки, изображавшие рыцарей и разбойников…
Время от времени Мольфи присоединялась к их баталиям, а иногда, расхрабрившись, они даже подбирались к потемневшей от времени башне и кидали камушки в ее щербатые, завитые хмелем и вьюнком, стены. Пару раз им даже удавалось вынудить ее хозяина выбраться на балкон и высказать все, что он думает о них, и производимом ими шуме. Это были совершенно незабываемые минуты ужаса и восторга, с которыми они со всех ног удирали с площади, преследуемые его скрипучим ворчанием.
Занятая этими воспоминаниями девочка не заметила, как преодолела отделявшие ее дом от башни два квартала и оказалась на пустыре. Тут она слегка оробела. Одно дело бросать камушки в башню чародея, и совсем другое туда войти.
Она еще раз вздохнула, набралась храбрости и постучала. Тяжелую дверь, сделанную пару лет назад лично ее отцом, отворила Труда. Из кухни, расположенной на первом этаже башни, аппетитно пахло тестом и яблоками.
— Ты как раз вовремя, — Труда вытерла руки о старый передник, — пирожки вот-вот поспеют. Отнесешь дюжину матери.
Мольфи кивнула и прошла за Трудой на кухню.
Изнутри башня казалась совсем не страшной и даже не слишком таинственной. Просто старое каменное здание с пыльными и затянутыми серебристой паутиной углами. И кухня у чародея была самая обычная, жаркая, чадная, с рядами горшков, котлов и мисок, выстроенными на закопченных полках.
Мольфи пристроилась в углу на табурете и стала ждать пока будут готовы пирожки. Закрыла глаза. От скуки она стала представлять себе кухню, в которой была. Она любила это делать, мысленно разглядывая окружавший ее мир через прикрытые веки.
Окружающее постепенно всплывало перед глазами, словно сквозь серую туманную пелену или мутную воду. Предметы казались ей странными образами, похожими и одновременно не совсем такими как реальные, видимыми, но словно бесплотными и неосязаемыми. Они концентрировались из этой пелены, медленно обретая знакомую форму. Вот круглый медный котел, стопки рыжих глиняных мисок, вот прячущиеся на верхней полке восковые столбики запасных свечей… Но что это, какая странная свеча, словно бы составленная из положенных столбиком пуговиц.
Мольфи открыла глаза. Свечи на полке были совершенно обычными, восковыми, щедро засыпанными пылью, слегка почерненными копотью и затянутыми паутиной. Этот неприкосновенный запас на самом верху никто не трогал, наверное, уже несколько лет. Но в воображении вторая справа свеча была совсем не такой… Раньше она никогда не сталкивалась с тем, что в мире ее образов предметы бы настолько отличались от реальных. Да, что-то странное в картинах вымышленного мира, несомненно, было, но все же это всегда оказывались те же самые и легко узнаваемые вещи.
Удивленная она привстала на табуретку и потянулась к свечам…
— Нет, нет, не трогай, нельзя, — пронзительно крикнула, заметившая ее движение Труда, но было поздно. Испуганная девочка вздрогнула, свечи закачались и одна за другой с сухим стуком посыпались на пол — Стук, стук, дзынь… Та самая необычная свеча, упав, неожиданно покатилась по доскам десятком тускло сверкающих монет. Они не выпали из воска, нет, сам воск вдруг оказался серебром и рассыпался на монеты! Труда и Мольфи так и застыли открыв рты…
Из оцепенения их вывел старческий надтреснутый голос:
— Кажется, я распорядился эту полку не трогать ни в каком случае?
Мольфи спрыгнула с табуретки и забилась в угол, жалея, что рядом нет стола, под которым бы можно было спрятаться. Лицо Труды по цвету и отсутствующему выражению стало похожим на содержимое квашни с тестом для пирожков…
— Господин маг, я… я не… я случайно, я не хотела… — пролепетала девушка.
Волшебник ничего не ответил, но сделал шаг вперед, пристально глядя в округлившиеся от ужаса глаза кухарки. Его лицо казалось Мольфи лишенной выражения маской из старого, пожелтевшего и потрескавшегося дерева, но глаза под нависшими