пробормотал человек со шрамом. — Гребаный неудачник он, правда, Томас?»

Я не видел его, но чувствовал, что находится он где-то совсем рядом. И едва не ответил, когда он назвал меня по имени, причем так естественно. Но вовремя прикусил язык.

«Мне жаль, что так вышло с твоей мамашей, Томас. Нет, честно, жаль. И я обещаю, что с тобой ничего дурного не случится. Зуб даю. Мы просто хотим устроить тебе каникулы. Увезти ненадолго, пока идет суд. Вот и все. Увезти в хорошее местечко, где много солнца и полно красивых девчонок. И они ходят по пляжу с голыми сиськами. Тебе ведь это понравится, верно, Томас? А потому будь умницей, вылезай, и познакомимся».

Я слышал, как все это время он расхаживал по комнате, открывал двери, а также дверцы буфетов. И говорил так ласково и дружески, но я понимал, это напускное. А потом вдруг умолк, и когда заговорил снова, в голосе его прозвучала неподдельная злоба.

«Что, струхнул, щенок? Не хочешь выходить? Душонка в пятки ушла, приятель? Не советую играть со мной в эти игры, слышь, ты, крысеныш?»

И тут вдруг голос его заглушил вой сирены, и через секунду оба они метнулись к двери и выбежали из дома. Должно быть, пока я отпирал ворота для полицейской машины, им удалось незаметно ускользнуть.

Я непременно узнал бы этих двоих, узнал бы голос человека со шрамом. Он до сих пор звучит в ушах. Тихий такой, и плохие слова он произносит медленно и смачно, словно наслаждаясь каждым звуком. Думаю, он бы убил меня, если б нашел. Просто уверен в этом.

Я уже упоминал выше, что старался воспроизвести разговор этих двоих мужчин, проникших в наш дом, как можно точней, но дословно, конечно, не помню. Однако уверен, что запомнил их имена и еще слова того человека со шрамом про мой тайник: «Грета мне говорила, как он устроен».

Когда затем мы с офицером полиции поднялись на второй этаж, дверца книжного шкафа была приоткрыта.

Подтверждаю, что согласен выступить в суде и дать свидетельские показания со стороны обвинения против моей мачехи, Греты Робинсон.

Подпись: Томас Робинсон.

Дата: 6 июля 2000 г.

ГЛАВА 2

Леди Грета Робинсон одевалась, и происходило это в высоком особняке девятнадцатого века, на одной из самых фешенебельных улиц Челси. Она стояла неподвижно, слегка склонив голову набок, перед огромным викторианским зеркалом в раме красного дерева, что находилось в центре спальни. На ней было маленькое черное платье от Шанель без рукавов и с юбкой, едва прикрывающей колени, на шее жемчужное ожерелье, на левом запястье — изящные золотые часики на тонком браслете. Росту в ней было без туфель пять футов семь дюймов.

Короткие черные волосы Греты как нельзя лучше гармонировали с этим нарядом. Они были зачесаны назад и открывали маленькие аккуратные ушки и широкие скулы. Было в ее лице нечто азиатское, а холодные зеленовато-серые глаза придавали взгляду таинственную отстраненность. И все это находилось в контрасте с пухлыми алыми губами, чуть тронутыми помадой и всегда полуоткрытыми, точно она собиралась сказать вам нечто такое, что могло перевернуть всю вашу жизнь. Контраст и противоречие во всем — вот в чем состоял секрет ее привлекательности. Мальчишеская открытость лица и округлые женственные формы. Вот легким движеньем она выскользнула из платья и с минуту созерцала в зеркале свое обнаженное тело. Полные груди не нуждались в бюстгальтере, на талии и бедрах ни капли лишнего жира. Детей, которые могли бы испортить фигуру, она не рожала.

Вот она отвернулась от зеркала и взяла платье от Кристиана Диора, что было перекинуто через спинку старинного кресла чиппендейл. Надела его. Тоже черное, но с рукавами, юбка значительно ниже колен, вырез на груди глубже. Немигающим сосредоточенным взором смотрела Грета на свое отражение в зеркале. Полюбоваться было чем, но сегодня этой женщиной двигал вовсе не нарциссизм. Иметь соответствующий внешний вид — это было продиктовано жизненной необходимостью. Ее барристер, старый хитрый лис по имени Майлз Ламберт, недвусмысленно дал ей это понять. Ей предстояло выступить на публике. Перед мужчинами и женщинами, которые будут смотреть на нее на протяжении нескольких дней со скамей для жюри присяжных, пока сама она будет давать показания. И ее задача — сделать все, чтоб влюбить их в себя. Отныне судьба ее целиком и полностью зависит от них.

Их жизни сложились не столь удачно. У них не было ни титулов, ни платьев от ведущих кутюрье мира, ни роскошного особняка, куда она будет возвращаться каждый день после судебного заседания. Того, что происходит с ними, никто не замечал. И она не должна вызывать у них отторжения. Ведь совсем недавно она ничем от них не отличалась.

Она сняла жемчужное ожерелье, затем заменила золотые часики на более простые, на черном кожаном ремешке, они куда как лучше гармонировали с этим платьем. Потом сощурила глаза, и на губах ее заиграла довольная улыбка. Ей нравилось то, что она видела в зеркале.

— Время шоу, — еле слышно прошептала Грета себе под нос. Затем бесшумно подошла к постели, где спал ее муж. Секунду-другую она разглядывала его, и было в ее взоре и позе нечто кошачье. Стройная, прекрасно ухоженная кошка с блестящими зеленоватыми глазами.

* * *

А он очень даже неплохо выглядит для своего возраста, думала Грета. Волосы густые, черные, седины совсем мало, тело сильное, жилистое; очертания его вырисовывались под простыней, прошлая ночь выдалась жаркой. Последнее время он плохо спал, и часто, просыпаясь часа в три-четыре, она видела, как он стоит у открытого окна и смотрит в ночь, точно надеется найти там какой-то ответ на мучившие его вопросы.

Впрочем, этот мужчина никогда не отличался стойкостью, даже еще до того, как произошло несчастье. Создавалось впечатление, что внешне он сохраняет спокойствие лишь сверхъестественным усилием воли. Это было заметно по напряженному подбородку, плотно сомкнутым губам, по тому, как он неподвижно держит голову. За последний год морщины у него на лбу стали глубже, рельефней. И недавно у него появилась привычка потирать эти морщины большим и указательным пальцами, словно то был единственный способ смягчить напряженность взора пронзительных синих глаз, которые, казалось, никогда не закрываются. Кроме как во сне, разумеется, как сейчас, когда оставалось всего три часа до открытия судебного процесса, на котором его вторая жена должна давать показания по делу об убийстве первой.

Грета присела на краешек постели и нежно погладила мужа по щеке кончиками пальцев. По коротенькой колючей щетине, что успела отрасти за ночь.

— Не знаешь, как сражаться, да, милый? — прошептала она. — Ты привык