ИСКАТЕЛЬ № 5 1974

Владимир РЫБИН ИДУ НА ПЕРЕХВАТ

Повесть Владимира Рыбина, предлагаемая читателям «Искателя», удостоена второй премии на Всесоюзном конкурсе на лучшее произведение о пограничниках. Конкурс был объявлен Политическим управлением пограничных войск, Комиссией по военно-художественной литературе правления Союза писателей СССР и редакцией журнала «Пограничник».

Рисунки П. ПАВЛИНОВА

Шквал ударил с кормы, хлесткой пеной прокатился над мостиком. Сторожевик охнул, словно живое существо, и мелко задрожал от обнаженных винтов.

Когда волна исчезла в серой мути, командиру показалось, что мостик стал другим. Не было на месте сигнального фонаря, скрылся черный шар, и фалы повисли вдруг свободными концами, пропал мегафон из рук штурмана, и сам штурман, мокрый, без фуражки, выглядел невесть зачем попавшим на военный корабль гражданским лицом.

«Пронесло!» — облегченно подумал командир. Он глянул на бак, где только что метался не успевший укрыться матрос Гаичка, и похолодел: палуба была пуста. Исчез черный катер нарушителей, минуту назад метавшихся перед форштевнем. Море кипело. Белесая водяная пыль сплошной завесой стлалась над волнами.

— Руль право на борт! — скомандовал командир, думая только о том, чтобы человек, оказавшийся в воде, не попал под винты.

— Доклад! — раздраженно крикнул он, не слыша ответа.

— Руль на борту, — недовольно, с испугом сказал рулевой. И добавил виновато, совсем не по-военному: — Товарищ командир, кажись, перо оборвало…

Это был конец. Кружиться по волнам в этой свистопляске, маневрируя только машинами, было равносильно самоубийству. Оставался один выход — тянуть до базы.

Командир доложил обстановку по радио, испытывая странное неверие в способность легоньких радиоволн пробиться сквозь этот плотный ураганище. И все тянул с последней командой, торопливо оглядывал волны в поисках оранжевого пятнышка спасжилета и ругал бледного, растерянного сигнальщика за то, что тот ничего не видит.

Новый шквал ударил в борт, круто наклонив корабль. Едва он прокатился, как и волны вокруг, и даже близкие зачехленные РБУ на баке скрыла невесть откуда взявшаяся среди лета плотная завеса горизонтально бьющего снежного заряда.

И тогда командир решился.

— Машина! — крикнул он в переговорную трубу не своим, глухим и упавшим голосом. — Внимательней на реверсах! От вас все зависит!..

Медлительные, как стон, позывные футбольного матча звенели где-то за тридевять земель. Не было в них ни бодрости, ни радости — только тревога. Позывные звучали раз за разом, непрерывно и долго, словно там, над далеким стадионом, крутилась заезженная пластинка. Гаичка прислушался. Это простое усилие сразу приблизило его к звукам. Он стал различать шум стадиона, то утихающий, то вскидывающийся до самой высокой ноты. Казалось, там то и дело забивают голы, ежеминутно доводя зрителей до исступления. Гром позывных все усиливался, грозя налететь, захлестнуть, опрокинуть. Он дошел до самой немыслимой высоты и вдруг оборвался, беззвучно канул в неведомую и страшную пустоту. Остался только шум стадиона, похожий на шум морского прибоя.

Гаичка открыл глаза, увидел режущий блик солнца и тысячи мокрых поблескивающих камней. Беспорядочные волны обрушивались на отмель и, разбитые, растрепанные, лизали ее тысячами пенных языков.

Он почувствовал холод, хотел потянуться и едва не вскрикнул от резкой боли в левом боку.

«Шмякнуло о камни!» — Ему показалось, что сломаны ребра, хотя он и не знал, какая при этом бывает боль.

С моря доносился глухой рев шторма. Волны дыбились у каменной гряды, лежавшей в полукабельтове от берега, раскачивали торчавшие веником обломки катера. По эту сторону камней вода пенилась, как в кипящей кастрюле. Среди лохматых туч синели окна, а справа, у темного мыса, обрубившего горизонт, над морем лежало затянутое дымкой, блеклое солнце.

«Как я сюда попал?» — напряженно думал Гаичка, торопя память. Но она бежала по каким-то своим дорожкам, неторопливо раскручивая воспоминания.

Тогда тоже гремели позывные. Его друг Володька Евсеев размахивал ревущим транзистором и кричал на весь стадион:

— Ген-ка-а! В военкомат пора!

С полуоборота, как стоял, Генка ударил по мячу и не поверил своим глазам: мяч вписался точнехонько в правый верхний угол ворот.

— Ну ты даешь! — сказал вратарь.

Генка помахал ему рукой. Он так и бежал через пустой стадион, помахивая рукой, как подобает победителю. И позывные, разрывавшие транзистор, звучали для него торжественным тушем.

Потом они шли по улице и разговаривали.

— Я буду в пограничные проситься. А ты?

Генка промолчал. Вот если бы футбольные войска, тогда бы он знал, за кого играть. А так — не все ли равно.

Без определившихся желаний он подходил к длинному столу мандатной комиссии.

— Га-еч-кин! — вызвал военком.

— Гаичка, — поправил Генка.

— Куда бы вы хотели, товарищ Га-ич-ка?

— В этот, во флот, — вдруг решил Генка, вспомнив красивую матросскую форменку на плакате, что висел в коридоре.

— На флот, — поправил его пожилой моряк с двумя большими звездами на погонах.

— Мы же в пограничные договорились, — шепнул от дверей Володька Евсеев.

— Точно. В пограничные.

— Все-таки куда? Везде-то ведь не выйдет.

— Почему не выйдет? — Моряк за столом приветливо улыбнулся. — Есть такое место…

Тогда Гаичка еще не знал, что именно в тот момент решилась его судьба. А заодно и Володьки Евсеева. Решилась раз навсегда и окончательно…

Кавторанг из военкомата не обманул. Гаичка попал в морскую пограничную часть. Мог стать комендором или минером, как Володька Евсеев, и породниться еще с «богом войны». Да не стал. На комиссии в морской школе ему сказали:

— Такому спортсмену место на мостике. В сигнальщики…

Гаичка вначале загордился, даже домой написал: «Мое место на корабле выше, чем у самого командира…» И не больно приврал: командир в рубке, у машинного телеграфа и переговорных труб, а сигнальщик — всегда на верхнем мостике, даже на крыше рубки, если у бинокулярной трубы.

Мог бы Гаичка и на крыльях полетать: крылатый корабль стоял рядом, у стенки, притопив свои растопыренные ноги-крылья. Его еще называли гидротанком. Так что, можно сказать, все роды войск собрались у одного пирса.

Но не попал