нет. Он все о своей невесте думает да стихи ей пишет.

— Стихи разве не увлечение?

— Да, — замялся матрос. — Он все невесте пишет, нет бы в стенгазету.

Так замполит ничего и не сказал Гаичке. Только на другой день остановил в коридоре.

— Вы, это, не больно горюйте. Тренируйтесь в свободное время…

«Ладно, — подумал тогда Гаичка, — в учебном, дело ясное, надо учиться. Вот приеду в часть…»

И приехал. Огляделся: камни да вода, ни одного мало-мальски ровного места.

— Где вы тут в футбол играете?

Ему показали площадку размером в две баскетбольных, с одними воротами. Гаичка долго смеялся, а потом загрустил. И решил проситься куда угодно, лишь бы к стадиону…

Как-то сидел он со своими невеселыми думами возле носовой пушки, смотрел на тихую воду, на выбеленные чайками боны, на первобытный хаос каменных громад, стороживших вход в бухту.

— Матрос Гайкин!

Боцман стоял над ним, кряжистый и мрачный.

— Вы на чем сидели?

— Вот на этой штуке. — Гаичка, недоумевая, показал ногой на шаровой выступ на палубе.

— Та-ак, — сказал боцман. — Плохо вас учили. Корабельный устав, статья четыреста пятьдесят пять, пункт «ж» говорит, что личному составу запрещается садиться на предметы, не предназначенные для этого. Два дня сроку — выучить назубок правила поведения на корабле. И запомните: здесь нет ни одной так называемой «штуки». Каждый предмет имеет название и строго определенное назначение.

— А это что? — спросил Гаичка.

— Это называется вентиляционный гриб.

— Так просто? А я думал, она по-морскому называется.

— Это и есть по-морскому.

Боцман прищурился.

— Послушайте, матрос Гайкин, что-то вы мне не больно нравитесь. То слишком много говорите, — а то молчите, задумываетесь. В чем дело?

Гаичка поглядел на вершину скалистой сопки, на одинокое облачко, заблудившееся в чистом небе, и ему стало очень жаль самого себя.

— Товарищ мичман! — просительно сказал он. — Скажите командиру, что я плохой, пусть меня переведут в другую часть.

Боцман удивленно поднял брови и тут же опустил их, нахмурился.

— Та-ак! Кубрик не нравится?

— Не могу я без футбола, товарищ мичман! Я ведь за сборную города играл. Мне тренироваться нужно!..

Он понимал, что боцман не бог весть какой начальник и его слово еще ничего не значило, но ждал ответа, как чего-то очень важного для всей своей жизни.

— Та-ак! — сказал боцман, помедлив. — Тоже мне матрос! Его только волной окатило, а он уже кричит: «Тону!..» Ну вот что, никто с нашего корабля еще не дезертировал. Будете служить как все и даже лучше. А командира я попрошу назначить вас ответственным за спортивно-массовую работу. Играйте в футбол, в кошки-мышки, во что хотите…

Боцман посмотрел на часы, наклонился и нырнул в дверь штурманской рубки. И тотчас на корабле загремели динамики:

— Команде приступить к занятиям! Команде построиться на юте!

Странное дело, вроде ничего утешительного боцман не сказал, а полегчало. И когда Гаичка становился в строй, подравнивая носки ботинок по минному полозку, на его душе уже не было тучи, только что загораживающей весь белый свет.

Боцман вывел матросов к зданию клуба, на единственную во всем городке заасфальтированную площадку, называвшуюся плацем, и начал самые нелюбимые матросами строевые занятия.

— Равняйсь!

— А-атставить!

— Равняйсь!

— А-атставить! Евсеев, подбородок выше!..

И пошло. Когда Гаичка поворачивал голову по команде «Равняйсь!», он видел двор с длинной шеренгой тонких березок. В конце этой шеренги была проходная, железные ажурные ворота, и за ними — белые домики, прилепившиеся к розовой скале. По команде «Отставить!» он опускал голову и щурился от выбеленного солнцем асфальта. Здание клуба отбрасывало на плац густую тень, и казалось, что асфальтовая полоса поделена на две равные части: почти белую — солнечную, и почти черную — теневую.

— Смирно! — скомандовал боцман. И пошел вдоль строя, оглядывая матросов.

— Эт-та что такое? Матрос Котиков?

— Где? — спросил Котиков, оглядывая себя.

— Была команда «Смирно!».

— Но вы же спрашиваете?

— Спрашивать-отвечать мы будем в личное время. А сейчас я говорю и приказываю, а вы слушаете и исполняете. Да еще наматываете на ус, чтобы поумнеть. Ясно? Вопросы есть?

Строй молчал.

— Когда нет вопросов, значит, понятно все или ничего. Ясно?

— Так точно! — гаркнул Гаичка. Ему вдруг подумалось, что стадион можно бы построить, и он находился в бесконтрольно ликующем состоянии.

— Что вам ясно? — удивился боцман.

— Ничего, товарищ мичман!

— То-то же…

Гаичка отвел взгляд и вдруг увидел девушку. Она шла по самой кромке светотени, подрагивая голыми коленками, и смотрела на строй. Солнце запутывалось в ее светлых волосах, и они ярко лучились на фоне затененной стены.

— Да здесь русалки водятся! — тихо воскликнул он.

Боцман посмотрел на девушку, подозрительно оглядел улыбающихся матросов.

— На-пра-во!

Строй повернулся, щелкнув каблуками, как не щелкал с выпускных экзаменов в морской школе.

— Це добре! — удовлетворенно сказал боцман. И вдруг, удивленно взъерошив усы, направился в конец колонны.

Матросы начали оглядываться. Замыкающий, самый маленький по росту трюмный машинист Ахматулин, стоял спиной к строю.

— Стало быть, все повернулись неправильно, один Ахматулин — правильно?

— Вырабатывает наблюдательность, — не сдержался Гаичка.

Боцман недобро перевел взгляд в голову колонны.

— На-пра-во! — скомандовал он. — Матрос Гайкин, выйти из строя!

Гаичка шагнул, как полагается, два шага вперед, повернулся кругом. Теперь он снова видел девушку. Она гибко переставляла свои длинные ноги, будто не шла, а плыла по теневой кромке.

— Доколе мы будем разговаривать?

— Я же направо повернулся, — удивился Гаичка, кося глазом на девушку и мысленно умоляя ее оглянуться.

И она оглянулась. Повернулась на своих длинных ногах, остановилась и, понимающе усмехаясь, уставилась на Гаичку. И тут он увидел ее глаза — большие, любопытные. И почувствовал в себе нечто совершенно новое. Будто кто-то нежный и добрый, как мать, тронул мягкими пальцами самую-самую глубь души, открытой, живой, незащищенной. Гаичка глядел не отрываясь на ее смеющиеся губы и поеживался от приятных расслабляющих мурашек, сжимавших затылок и волнами сбегавших по спине…

В тот же день Гаичка узнал, что она библиотекарша в их бригаде, и вечером отправился знакомиться.

Девушка вышла ему навстречу из сумрачной глубины книгохранилища и улыбнулась так весело и приветливо, что он задохнулся от восторга.

— Хотите