Стенли ЭЛЛИН

НУМИЗМАТЫ

Среди прочего, чему пришлось ему научиться за годы семейной жизни, было одно твердое правило: когда жена приводит себя в порядок перед выходом, ни под каким предлогом не отрывать ее от этой сложной и кропотливой работы, требующей сосредоточенности и пристального внимания перед зеркалом. Вот и сейчас, ожидая Милли, он спокойно стоял у открытого окна их номера, рассеянно глядя сверху на поток машин, стиснутых в самой настоящей пробке, образовавшейся на узенькой рю Камбон.

– Уолт, – окликнула его Милли, – я готова. Уолт, ты слышишь меня? Я говорю, я готова.

Он обернулся и посмотрел на жену. Милли была не просто готова, она была безупречно, ослепительно готова. В этом простом черном платьице, которое поразило его тем, что стоило двести долларов, она выглядела потрясающе.

Просто потрясающе. В свои сорок шесть лет Милли оставалась такой же стройной и элегантной, как и в день их свадьбы, и намного более эффектной.

– Выглядишь на миллион долларов, – отметил он, сдержанным кивком выражая свое одобрение.

– Жаль, что не могу сказать того же о тебе. Объясни, пожалуйста, ты что, собираешься выходить в таком виде? В этой нелепой гавайской рубашке и даже без пиджака?

– Сейчас слишком жарко для пиджака. И потом, Бога ради, Милли, мы же едем на Блошиный рынок, а не в оперу.

– Ну и что с того? И зачем ты повесил на себя этот фотоаппарат, да еще в таком громоздком футляре? И эта ужасная сигара во рту. Знаешь, на кого ты похож?

– На кого же?

– На американского туриста, вот на кого. На самого настоящего простака из Штатов.

Уолт посмотрел на себя в большое зеркало на дверце шкафа. В нем отразилось мясистое багровое лицо, лысая голова и жировые складки, нависшие над пряжкой брючного ремня. Он попытался втянуть в себя живот, но безуспешно. Милли, безусловно, права, но для такого случая все как надо, лучше не придумаешь.

– Я и есть американский турист, – мягко возразил он. – Пусть люди знают, кто я такой. Что в этом плохого.

– Ничего хорошего. Ты же не ходишь в таком виде в Америке. Почему же ты здесь позволяешь себе выглядеть как деревенский простофиля из глубинки? Ведь когда захочешь, ты можешь произвести приятное впечатление на кого угодно, я же знаю.

– Могу, конечно. Когда вокруг девушки. – Он весело подмигнул ей, но, к его смущению, она и не подумала улыбнуться в ответ. И вообще, она явно на что-то злилась. Надвигалась буря, причем с самого завтрака, с беспокойством думал Уолт. – Послушай, маленькая, – умиротворяющим тоном начал он, – тебя что-то точит, правда? Что же это такое?

– Ничто меня не точит.

– Ну не надо так. Уверен, ты просто еще не отошла со вчерашнего дня, после самолета, ведь так? Знаешь что? Если хочешь, оставайся здесь и отдохни, а я прогуляюсь на Блошиный рынок один. Идет?

– Нет уж! – ноздри Милли затрепетали от гнева. – Знаю я эти прогулки!

Будешь рыскать в поисках старых монет для бесценной коллекции Эда Линча.

Весь отпуск – каких-то жалких три дня в Париже, и у него хватило наглости...

Так вот оно что!

– Послушай, давай оставим старого Эда в покое, – сказал Уолт.

– Хорошо бы. – Милли с сожалением покачала головой. – Уолт, если бы ты только знал, как я хочу, чтобы ты все-таки иногда вспоминал, что ты партнер Эда Линча, а не мальчик у него на побегушках. Мы так редко ездим с тобой вот так, как сейчас, – несколько дней в Париже два года назад, несколько дней в Неаполе в прошлом году, и каждый раз старый добрый Эд тут как тут, пожалуйста, со списочком, где что купить для его дурацкой коллекции.

– Но Милли, если человек просит оказать ему маленькую услугу, я не могу отказать ему, правда?

– А почему бы и нет? К тому же я уверена, он и не просил тебя ни о какой услуге, он просто велел тебе сделать это. Он же вести себя не умеет.

Такому, как он, надо быть бандитом с большой дороги, а не бизнесменом.

– Послушай, Милли...

– И слушать ничего не хочу! Все, что я хочу, – это чтобы твоим партнером был кто-нибудь другой, а не старый добрый Эд.

– Ну а я – нет!

Его последние слова прозвучали как взрыв. Милли несколько секунд остолбенело смотрела на него, затем ее лицо скорбно сморщилось. Уолт быстро подошел к жене, сел на край кровати и усадил ее рядом с собой.

– Ну прости меня, маленькая. Я не хотел. Ты же знаешь, что не хотел, ведь правда?

Она всхлипнула пару раз, но сдержалась и не заплакала.

– Может быть.

– Никаких «может быть» здесь не может быть. Но Милли, пожалуйста, подумай сама. Давай рассудим. Смотри: все, что у нас с тобой есть – а у нас есть немало, – появилось только благодаря тому, что двадцать лет назад Эд взял меня к себе и обучил всем тонкостям гравировального и печатного дела.

Какая разница, в конце концов, грубиян он или нет, ты лучше загляни-ка в наш финансовый отчет: шикарный дом в Скарсдейле, огромная летняя вилла в Капе, две машины, хочешь новую норковую шубу – пожалуйста. И, раз уж мы об этом заговорили, знаешь, во сколько нам обошлась свадьба твоей дочери?

– Она, кстати, и твоя дочь. И потом, какая разница, сколько это стоило?

Эд Линч от этого не стал приятнее.

– Двадцать тысяч долларов, Милли! Двадцать тысяч наличными. И благодаря Эду я могу выписать чек еще на десяток таких свадеб – и глазом не моргнуть.

Вот о чем надо помнить.

Она упрямо качала головой.

– Просто ты очень способный. И всегда был таким. Ты точно так же преуспел бы с кем угодно.

– Преуспел в чем? – резко спросил он. – Терпеть не могу вспоминать старые времена, но, черт возьми, на что я годился тогда, вернувшись с победой после второй мировой? Кто я тогда был? Суперразведчик – вот кто.

Годился для обучения мальчиков групповому пилотажу. Шпион, который в тридцать лет говорил на нескольких языках, да только никому это было не нужно. Но, славу Богу, у меня хватило ума понять, что не стоит быть старьевщиком в мире, где каждый, кто хочет, может купаться в деньгах. И вот тут-то на сцене появляется Эд... Ты, Милли, не можешь не признать одного: Эд не болтает о больших деньгах – он делает их и дает другим их делать.

– Хорошо, хорошо, только, пожалуйста, не волнуйся так. Ты же знаешь, тебе это вредно.

– Я не волнуюсь. Я только хочу раз и навсегда поставить все на свои места. Может быть, я тут старомоден, но считаю, что жене совершенно