красоту. Но не печаль. Это серьезный недостаток, как ты мне говорил, но мы не тоскуем по тьме и потерям. Моя слеза - это благодарность за твою доброту.

- Доброту?

- За то, что позволял мне оставаться с тобой.

Теперь старик успокоился, ожидая. Он не понимал. Но инопланетянин нашел его, и присутствие Претри в эти последние годы многое для него облегчало. Он был благодарен и достаточно мудр, чтобы хранить молчание.

Так они сидели, каждый думая о своем, и разум Педерсона отсеивал зерна случаев из соломы прожитой жизни.

Он вспоминал дни одиночества в гигантский кораблях, и то, как он сперва рассмеялся, подумав об отцовской религии, об отцовских словах про одиночество: "Ни один человек не сможет пройти дорогу без товарищества, Уилл," - сказал его отец.

И он рассмеялся, объявляя себя одиночкой, но теперь, ощущая непередаваемую теплоту и присутствие инопланетянина рядом, он знал правду.

Его отец был прав.

Было приятно иметь друга. Особенно, когда грядет Серый Человек. Было странным то, что он знал это со спокойной уверенностью, но именно так оно и было. Он знал и безмятежно ожидал.

Чуть погодя холод спустился с холмов, и Претри вынес шаль. Он обернул ее вокруг тонких стариковских плечей, к которым она прильнула, согревая. Джилкит снова присел на свои трехсуставчатые ноги.

И они вместе ожидали в тишине, пока тьма растекалась по земле.

Какое-то время спустя из теней раздался голос Педерсона, спокойное размышление.

- Я не знаю, Претри.

Ответа не прозвучало. Не было и вопроса.

- Я попросту не знаю. Стоило ли все оно этого? Время в космосе, люди, которых я знал, одинокие, которые умирали, и умирающие, у которых никогда не было возможности быть одинокими.

- Всем знакома эта боль, старик, - сказал Претри. Он испустил глубокий вздох.

- Я никогда не думал, что нуждаюсь в ком-то. Теперь я узнал, Претри. Всем нужен кто-то.

- Для некоторых осознание наступает слишком поздно. Им никогда не предоставляется возможности получить от него пользу.

Педерсон немного выучил язык инопланетянина, Претри же пришел к нему говоря по-английски. Это было еще одной загадкой в Джилките, но Педерсон опять же не выспрашивал. На Марсе было много космических путешественников и миссионеров.

Затем инопланетянин одеревенел, накрыв своей клешней руку старика:

- Он идет, старик Педерсон.

Трепет ожидания, а с ним пришла дрожь преддверия страха. Серая голова Педерсона приподнялась, и, несмотря на теплоту шали, он почувствовал холод. Теперь так близко.

- Он идет?

- Он здесь.

Они оба почувствовали это, Педерсон мог ощущать осознание в Джилките рядом с ним. Он стал чувствителен к настроениям инопланетянина, даже когда они затеняли его собственные.

- Серый Человек, - Педерсон нежно произнес слова в ночной воздух, и лунные долины ему не ответили.

- Я готов, - сказал старик, и он протянул свою левую руку для пожатия. Другой рукой он отставил пузырек вика.

Ощущение окаменения прокрадывалось сквозь него, это было словно кто-то пожал его руку в ответ. Затем, думая, что должен уйти в одиночестве, он сказал:

- Прощай, друг Претри.

Но прощания от инопланетянина не последовало. Вместо этого до него, словно через медленно опускающийся туман, дошел голос Джилкита.

- Мы уходим вместе, друг Педерсон. Серый Человек приходит ко всем расам. Почему ты ожидаешь, что я уйду один? Ценна потребность каждого.

- Я здесь, Серый Человек. Здесь. Я не один, - каким-то странным образом Педерсон знал, что клешня Джилкита была протянута, и сжал ее.

Он закрыл свои слепые глаза.

Какое-то время погодя снова высоко затренькал звук сверчков-арф, а на веранде перед лачугой воцарилась тишина умиротворения.

Ночь опустилась на пустынные земли - ночь, но не тьма.