Еще прогалопировала тройка годиков. Моя сеть “заброшенных отелей” разрасталась в Америке. Никто, конечно, не подозревал, что мое богатство изначально возникло в результате действий скандально известного Славки Горелика по отмыванию денег. В узком кругу литераторов и утонченных читателей, в котором я был известен, полагали, что я скопил капитал, откладывая потиражные. Впрочем, репутация в литературных кругах меня больше не интересовала.

О Славке, между тем, чего только ни рассказывали. Говорили, что он с ума сошел от любви к какой-то питерской гулящей девчонке. Что рассыпает миллионы, чтобы отыскать ее по мировым притонам. То ли он убил кого-то на этой почве, то ли его самого несколько раз застрелили. То ли он продал российский ультра-крейсер Китаю, то ли этот крейсер сбежал из Китая и ищет его, чтобы выяснить отношения. Появляясь у меня в Вирджинии, он начинал за столом рассуждать о необходимости очищения воздушной среды от последствий безудержного злостного пердежа, вкладывая в это как метафизические, так и сугубо реальные смыслы. Сестры, живущие в моем доме, хихикали: “Ох, уж эти новоруссы!”.

Что касается его родителей, то ты, Игорь, отказался от своего сына за то, что тот “стал воплощать в себе всё худшее, что может быть в капитализме”. Не исключено, впрочем, что это он отказался от тебя в связи с упомянутой в предыдущем абзаце твоей фундаментальной идеей. Так или иначе, старшие Горелики устроились неплохо в старом Новом мире. Ты, Игорь, стал почтенным бильярдным маркером в эксклюзивном клубе за плотными шторами на Кони-Айленд Авеню. Жена твоя Любка открыла агентство по продаже недвижимости под вывеской “The Unforgettable Reality”. Господь да не оставит вас, ребята! Оставив за спиной историю СССР, вы все-таки умудрились сделать вполне приличную американскую “историю успеха”.

Однажды вечером в конце июля я снова прибыл в Москву. Целью приезда было открытие моего первого русского мотеля под названием “Заброшенное пристанище”. Я оставил дома багаж и пошел прогуляться среди знакомых пейзажей, что всё еще были дороги мне как бывшему русскому писателю и патриоту.

Рискуя показаться банальным, я все-таки должен признаться: я люблю Красную площадь, этот центр величия в сумбурной столице. Здесь рядом с Лобным местом и Мавзолеем Ленина после какого-нибудь кислотного дождя иногда проступают следы сталинских железобетонных сапог. Конечно, есть что-то зловещее в этих объектах национального достояния, но скажите, сердце какого русского не испытывало сердечной привязанности к этим булыжникам, а мистер Стас Ваксино, хоть и не вполне завершенный образец русскости, не является исключением.

Стараясь припомнить, что произошло в этом околокремлевском пространстве три года назад, я подошел к Большому Москворецкому мосту. На его горбу я увидел толпу, не менее сотни мужчин и женщин, стоящую в церемониальном бдении; иные со свечками в руках. Я подошел и обратился к ним дипломатически: “Могу ли я узнать, дамы и господа, что заставило вас собраться в месте, столь малоподобающем для общественных акций?”.

Удивленные лица повернулись ко мне. “Как так? Неужели вы забыли? Мы отмечаем тридцатую годовщину трагического подвига Апломба Хардибабедовича Кашамова!” Я тут же вспомнил гигантский всплеск, учиненный троллейбусом, ведомым бунтующей рукою. “Я видел это моими собственными глазами”, — сказал я не без гордости. “Однако простите меня, почтенные граждане, ведь это случилось не тридцать, а три года назад, не так ли?” Участники бдения хмурятся. “Послушайте, иностранец, не смейте бросать сомнения на наши ритуалы. Пора сомнений миновала. Понимаете?”

Я замечаю, что некоторые в толпе покашливают, как бы прочищая свои глотки, другие же испускают слегка приглушенные рулады. Ба, да ведь это не что иное, как хор! Третье появление хора в этой истории, для точности. Я бормочу, не адресуясь ни к кому из них лично: “Насколько я помню, там были люди, что вскакивали в тролл на ходу. Интересно, кто-нибудь уцелел?”. И хор взмывает.

Хор вперился в металлическую рябь реки. Через несколько минут дымный свет появился под поверхностью.

Он медленно приближался, таща за собой шлейф ила, несомненно содержащий множество секретов этой столицы. Застывший хор благоговейно взирал, как пятно превращалось в 116-й с водителем Кашамовым за рулем. Честно говоря, я не узнал бы парня, если бы встретил его на улице. Он, казалось, был сделан из цельного куска мыла. Двигаясь по реке, он не обращал никакого внимания на толпу поклонников на мосту в той же манере, в какой Великий Ленин не обращает внимания на неистощимый поток посетителей Мавзолея.

Троллейбус исчезает под мостом и вновь выплывает из-под моста на другой стороне. Он уходит всё дальше, постепенно превращаясь в пятно света, в желтую песчинку, в ничто.

Декабрь 98 — июнь 99

Авторский перевод с английского

ОБ АВТОРЕ

Василий АКСЕНОВ — родился в 1932 году в Казани, окончил 1-й Ленинградский педагогический институт. Впервые опубликовал два рассказа, затем повесть “Коллеги” в журнале “Юность” в 1959 и 1960 гг. Автор 20 романов, многих пьес, сценариев, повестей, рассказов и статей. Один из составителей и участников знаменитого альманаха “Метрополь” (1979), за что подвергся травле со стороны официальных органов Союза писателей СССР и советской печати. В 1980 г. был вынужден уехать в США. С 1982 г. — член редколлегии “Континента”. Живет в Москве и Вашингтоне (США), где преподает русскую литературу в Университете Джорджа Мейсона.