конкретные ответы. Он обладал уникальной, почти фотографической памятью и слыл ходячей энциклопедией русской революции. Но меньшевик Николаевский не смог бы завоевать столь безусловного доверия расколотой русской эмиграции и даже командированных за границу советских коммунистов, если бы его личные этические стандарты как историка и собирателя архивов не стояли над политикой и над потребностями момента. Посвященный во многие человеческие и политические тайны своего времени, он ни разу не позволил себе погнаться за сенсацией и опубликовать ставший ему доступным документ в ущерб интересам своего информатора.

Николаевский оставил нам восемьсот с лишним коробок архивных материалов. Сегодня они хранятся в Гуверовском институте (Стенфорд, США). Как историк и публицист он опубликовал множество статей на русском и основных европейских языках. Уделяя много времени архивам, переписке с людьми и политической деятельности, Николаевский был, к сожалению, менее продуктивен как писатель. Его самая известная книга — об Е. Ф. Азефе, написанная в 1932 году, сегодня не кажется очень ценной. Но и тут следует отдать должное Николаевскому: к концу жизни он стал понимать, что сложившийся взгляд на Азефа, перешедший к историкам по наследству с дореволюционных времен и сформулированный В. Л. Бурцевым и А. А. Лопухиным, далек от истинного. Он предполагал использовать эту информацию для нового издания книги об Азефе, но, к сожалению, не успел этого сделать.

Николаевский скончался в 1966 году, оставив незавершенными многочисленные проекты издания книг и исторических сборников. Его бесценное архивное собрание — лучший памятник замечательному историку.

Запись разговора Бухарина с Каменевым

Но вернемся к событиям июля 1928 года. Имеющаяся запись разговора Бухарина и Каменева, состоявшегося 11 июля2, носит конспективный характер. Она уникальна: в научный оборот на сегодня введено всего несколько аналогичных записей бесед советских руководителей. Понятно поэтому, что Ларина уделяет этому документу особое внимание. По тем же причинам историю "Записи" следует изложить более подробно.

Сам факт разговора Бухарина и Каменева в июле 1928 года Ларина не оспаривает. Она, однако, считает, что:

1. Разговор происходил под открытым небом, а не на квартире у Каменева (с. 91). Вопрос для Лариной немаловажный, так как первое означает лишь "случайный" разговор, а второе наводит на мысль о фракционных переговорах, факт которых Ларина категорически отрицает, поскольку именно их инкриминировали Бухарину как преступление перед партией. Сомнительно, по мнению Лариной, и письмо Г. Я. Сокольникова, по служившее "увертюрой" к разговору (с. 95). Ларина оспаривает этот пункт не случайно: предварительное письмо Сокольникова Каменеву говорит о заблаговременной подготовке участников, Сокольникова и Каменева, к "случайной" встрече с Бухариным. А если так, то речь скорее может идти о "переговорах", а не о "разговоре".

По мнению Лариной, "Запись" не точна, а, возможно, фальсифицирована, по крайней мере — частично (с. 93). Ларина настаивает на этом, так как оспаривает сказанную, согласно "Записи", Бухариным фразу о том, что о разговоре с Каменевым поставлены в известность Рыков и Томский (что вновь указывает на фракционные переговоры, в чем и был обвинен Бухарин Сталиным и другими).

Ларина пишет, что конспективная запись разговора; авторство которой считается принадлежащим Каменеву, сделана не Каменевым, а кем-то другим, так как "вызванный в ЦКК Каменев признал правильность "Записи" "с оговорками" […].

Бухарин признал "Запись" "в основном" (с. 96). Ларина видит в этом еще одно доказательство того, что документ может быть фальсифицирован (подразумевается, что за этим стоял Сталин).

Наконец, Ларина утверждает, что публикация записи беседы Каменева и Бухарина в 1929 г. в меньшевистском "Социалистическом вестнике", выходящем на Западе, была "бомбой гигантской силы", имела провокационную цель, очень повредила Бухарину и никогда не была забыта Сталиным (с. 99), — т. е. в гибели Бухарина виноваты еще и редакторы меньшевистской газеты.

Сегодня можно с большей определенностью ответить на поставленные Лариной вопросы, ровно настолько, насколько это позволяют имеющиеся в распоряжении историков архивы.

Совершенно очевидно, что разговор состоялся не под открытым небом. В "Записи" сказано, что Бухарин "говорил час без […] перерывов". Действительно, конспект разговора отнюдь не короток. Ларина пишет, что Бухарин возвращался с заседания июльского пленума ЦК домой вместе с Сокольниковым (оба тогда жили в Кремле). По дороге они встретили Каменева. Остановились и разговорились. Но встреча, конечно же, не была случайной. Сокольников, вызвавший ранее Каменева в Москву, вел Бухарина на встречу с Каменевым. Встреча состоялась (как и указал на то Каменев) на квартире. Разговаривать под открытым небом в 10 часов утра, в самый разгар рабочего дня, было крайне рискованно. Бухарин, Каменев и Сокольников находились на территории Кремля и могли обратить на себя внимание. Разумнее было пойти к кому-нибудь домой.

Запись разговора, видимо, точна, по крайней мере настолько, насколько вообще можно говорить о точности любой конспективной записи, сделанной наспех после окончания разговора. Николаевский, встречавшийся с Бухариным в 1936 году во время командировки последнего за границу, писал об этом следующее: "Правильность записи разговора с Каменевым Бухарин мне сам подтвердил в 1936 году, но, правда, с оговоркой о том, что запись эта небрежная"3.

Аргументы Лариной в пользу фальсификации документа кажутся очень слабыми. Ларина утверждает, что "старый конспиратор" Сокольников никогда бы не стал писать Каменеву записки в Калугу, где отсиживали в ссылке последние часы уже реабилитированные Зиновьев и Каменев. Но "конспиратором". Сокольников был до революции, а не после. К тому же записка была достаточно невинного содержания. Ларина указывает также, что в "Записи" однажды встречается обращение на "ты", в то время как Бухарин и Каменев были на "вы". Но Каменев, записывающий наспех и конспективно, мог просто описаться, употребив по отношению к себе (а не к Бухарину) "ты" вместо "вы". Считать именно такой сбой доказательством фальсификации документа трудно. Любой даже самый небрежный фальсификатор позаботился бы о том, чтобы в тексте сходились формы обращения.

Вопрос об авторстве "Записи", той, которую показывали Каменеву и Бухарину в ЦКК, и той, которая затем была опубликована, действительно сложен. Очевидно, что по крайней мере один экземпляр "Записи" был переслан Каменевым Зиновьеву, для которого Каменев и составлял конспект