понял. Карты существуют для того, чтобы им следовали, запомни. Нельзя просто посмотреть, а затем забыть. Ты понимаешь, о чём я тебя прошу, Маккенна?

Бородач кивнул:

— Разумеется, — откликнулся он. — Но я должен быть с тобой абсолютно откровенен. Даже, когда я намертво запомню каждую линию этой карты, совершенно необязательно, что я последую в эти места. Надеюсь, ты понимаешь, что в жизни случается всякое?

Наблюдая за старым индейцем, Маккенне показалось, что по иссечённому ветрами лицу скользнула усмешка.

— Ещё бы, сынок. Я-то понимаю, а вот ты, похоже, нет…

— Чего? — раздражённо спросил Маккенна. — Чего ты там говоришь?

Апач пристально посмотрел на него.

— Скажи, я очень стар, Маккенна? — спросил он.

— Да, очень. А что?

— Обманывали ли мы друг друга, когда говорили, что я умираю?

— Нет, не обманывали. Мы знали, что так оно и есть.

— Так зачем мне тогда врать тебе насчёт Золотого Каньона? Старик умирает. Молодой человек, несмотря на иной цвет кожи, становится другом старика. Умирающий хочет отблагодарить за услугу, оказанную ему в последний час. Станет ли он лгать своему последнему другу в этой жизни?

Маккенна покраснел:

— Конечно же, нет. Прости меня.

— Теперь ты веришь в золото?

Маккенна покачал головой:

— Нет, старик. Не могу я тебе врать. Как и ты не можешь врать мне. Я слышал тысячи историй про Золотой Каньон.

— Конечно же, Маккенна, друг мой, таких историй действительно тысячи. Но Каньон-то — один. Вот! Наконец я увидел, как ты затаил дыхание. Вижу, что ты по-настоящему слушаешь. Карту, что я тебе нарисовал, когда-то нарисовал для меня отец, а для него отец отца, и так дальше, в глубь веков передавалась она только в нашей семье для сохранения настоящими апачами.

— Подожди, — прервал его Маккенна. — Но ведь этот секрет хранила семья вождя Наны…

— Верно, — откликнулся старик. — Я кровный брат Наны.

— Мать честная! — задохнулся старатель. — Ты серьёзно?

Но старый, забытый всеми апач по имени Эн, Собака Прерий из племени вождя Наны, молчал. Маккенна позвал его по имени и потряс за плечо, но он не откликнулся.

— Иди с миром, — пробормотал Маккенна и прикрыл ему веки.

Опустив обмякшее тело обратно на старое одеяло, он поднялся на ноги. У него был выбор. Первое: завалить старика камнями. Второе: отнести его дальше в расселину, пробитую ручьём, обратно по обнажённому руслу в Яки-Хиллз, и там похоронить более достойно. Третье: просто оставить тело как есть, непокрытым, чтобы его похоронили проходящие мимо апачи.

Обдумывая эти три возможности, старатель и услышал тихое перекатывание камешков по выступу, отделявшему русло ручья от пустыни. Маккенна осторожно повернулся на звук. Как раз вовремя, чтобы увидеть полдюжины членов шайки с ружьями наизготовку.

Они наверняка наблюдали за ним издали, а потом окружили, чтобы проверить: что это делает одинокий белый в богом забытом краю? Вот только почему они не выстрелили? Чего ждут? Значит, есть причина…

Перед ним замерли готовые к броску краснокожие, бандиты. Словно красные волки пустыни: губы вздёрнуты, обнажая крепкие белые зубы; раскосые глаза жадно полыхают. Долго-долго стояли они так. Наконец, Маккенна осторожно кивнул их предводителю.

— Привет, Пелон. Приятно снова увидеть тебя. Что ж ты не пристрелил меня в спину? У тебя была отличная возможность. И почему не стреляешь в живот? Неужели ты тоже постарел?

По лезвию ножа

Пелон улыбнулся. Лучше бы он этого не делал…

— Ну, я бы этого не сказал, — ответил бандит. — Хотя, конечно, теперь я старше, чем в нашу последнюю встречу. Но ведь и ты тоже, Маккенна…

— Естественно, — пожал плечами старатель. — Это только вино со временем становится лучше. Так почему ты не пристрелил меня?

— Есть причина.

Маккенна кивнул, намеренно затягивая разговор, чтобы оценить ситуацию.

Он знал Франциско Лопеса, по прозвищу Пелон, вот уже одиннадцать лет. Это был полуапач, полумексиканец — метис с Монты, красивого горного хребта, тянувшегося в Мексику с юго-запада Соединённых Штатов. В сердце Пелона жила двойная ненависть к белым, унаследованная с обеими кровями. Ненависть он и сделал профессией. Только ею и жил. Следовательно, решил Маккенна, те, кто избрал Пелона вожаком, должны разделять его ненависть к белым. Взгляда было достаточно, чтобы понять: подтверждаются худшие опасения. Двое бандитов были мексиканцами, трое — апачами. Одеты соответственно ремеслу: кожаные патронташи, вылинявшие хлопчатобумажные рубахи, и у каждого на голове либо сомбреро величиной с тележное колесо, либо яркая индейская повязка. Каждый вооружён винтовкой и двумя револьверами.

— Думаю, — наконец проронил Маккенна, — что у тебя действительно есть причина не убивать меня сразу. Кажется, догадываюсь — какая.

В напряжённой тишине старые знакомые пристально разглядывали друг друга.

К удовольствию Пелона, Маккенна был всё тот же: рыжая борода и дружелюбный взгляд голубых глаз. Изящные манеры и этот мягкий взгляд, совершенно неуместный в этой ситуации, всё так же раздражали бандита. Может, Маккенна и прибавил в весе, но был по-прежнему строен, мускулист, узок в бёдрах и широк в плечах. И в тридцать лет он оставался тем спокойным, острым на язык парнем, каким был в двадцать. Черты, по которым отличают образованных выходцев из восточных штатов, за прошедшее время здорово высушились и выветрились в этом проклятом краю, но Пелон видел пропасть, отделявшую его от шестифутового белого гиганта.

Маккенна же видел перед собой сорокалетнего толстяка. От плоских, вывернутых носками внутрь ступнёй до жирной макушки, Лопес был идеальным воплощением зла. Лопес был совершенно лыс, за что и получил своё прозвище — Пелон, Лысый. Неимоверный череп на толстой, кряжистой шее и уши размером с хорошую плошку, грубые черты лица с носом, перебитым и укороченным от удара винной бутылкой, шрамы и морщины, массивная, выдающаяся вперёд челюсть придавали лицу выражение жестокости.

Пелон не имел ни церковного, ни мирского образования. Неграмотный, невежественный, оскверняющий всё и вся… Казалось бы, ниже уже не пасть. И всё же в бандите оставалось что-то хорошее. Этим-то и намеревался воспользоваться Маккенна.

— Ну, ладно, Пелон, — начал белый. — Давай просто отметим, что ни ты, ни я почти не изменились. И вернёмся к моему вопросу: почему ты меня не пристрелил сразу? И почему не делаешь этого сейчас? Или ты всё-таки переменился?

— Вот ещё, — откликнулся бандит. — Можешь не сомневаться: когда придёт время, ты всё получишь сполна. Даю слово! Но пока надо бы разобраться с телом этого старого