следовать за ней на Меру.

Часть первая Осада

1 Остров

Буря ревела в небе и в море — зимний ураган, по ярости превосходящий все, что случались даже в этих бурных широтах. Сплошные грозовые тучи громоздились лиги за лигами, черные на фоне звезд, и в тени их светонепроницаемого навеса дыбились гигантские волны, поднимаясь почти на уровень гор. С гребней сдувало пену, смешанную с хлещущим ливнем. Будто сами стихии воды и воздуха растворялись и сливались друг с другом, возвращаясь в первичное единство. Перемешивались тучи и море, нахлестываемые яростным, не ослабевающим ветром.

Одинокий альбатрос, захваченный средоточием этой бури, уже не пытался лететь, но парил, не сопротивляясь, куда нес ветер. Но, если бы не ветры, поддерживающие огромные белые крылья, он бы давно уже упал, обессиленный, в жадный прибой. Один раз у птицы дрогнуло крыло, и она понеслась вниз, но выправилась над самой водой, отчаянно колотя маховыми перьями, и скользнула над пеной вздымавшегося гребня. Вокруг усталые глаза птицы видели лишь волны и волны грифельно-черной воды, увенчанные белыми шапками: вспышки молний выхватывали из темноты только холодно-белое свечение пены. Альбатрос отчаялся было, решив, что совсем сбился с курса, но буря подняла его выше в воздух, и ослепительная вспышка высветила береговую линию всего в одной лиге: крутой и скалистый обрыв, грозный, как стена крепости, но все же это была земля. Надежда вернула птице мужество, альбатрос ударил крыльями в последнем отчаянном усилии. На северной стороне обрыв сменился длинными разрушенными склонами валунов и торчащих камней, обломанных силой морского прибоя и выброшенных им в беспорядке на берег. Потом альбатрос увидел низкую гранитную полку, и из последних сил сумел на нее сесть. Бился вокруг о высокие скалы прибой, скрывая их от взгляда, потом опадал струящимися каскадами, обнажая зазубренные бока валунов, и налетал снова. Одна волна, выше других, хлестнула по каменной полке, накрыв и ее, и ту неподвижную белую тень, что сидела на ней. Когда же шипящая пена отступила в море, вместо птицы на скале лежала девушка.

Она была одета в белый плащ, и его широкий и глубокий капюшон надвинут был на голову, и лежала она лицом вниз, неподвижно. На миг показалось, будто жадный прибой засосет ее обратно в море, заявив свои права. Но она слабо зашевелилась и полуползком, полухромая, отошла от полки, куда волны уже не доставали. Когда женщина вышла к вершине склона, сила ветра уже несколько ослабла, и женщина смогла встать прямо, хотя плечи у нее сгибались от усталости. Серовато-фиалковые, глубоко запавшие глаза блеснули из-под укрытия капюшона, осматривая каменистый мрачный ландшафт.

К этому негостеприимному берегу уже прибывала она однажды, в раннем детстве. Мать ее, чародейка, построила и повела летучий корабль, чтобы перелететь вместе с дочерью в безопасное место, подальше от родного дворца. Но упавший корабль выбросило сюда, к берегам Большого острова, мать постигла неизвестная судьба, а девочку подобрала бездетная пара — корабельщик с женой, и восемнадцать лет воспитывали как свою дочь.

«Когда-то это был мой дом», — подумала Эйлия.

Сейчас это невозможно было себе представить.

Перед девушкой тянулись темные поля, оголенные, если не считать жесткой травы, жилистых высоких стеблей, сплавленных воедино инеем. Мокрая крупа уходящей бури хлестала по прихваченной льдом грунтовой дороге, уходившей, петляя, вдаль. Под налетевшим порывом ветра плащ на девушке захлопал, натянувшись, охватывая тонкую фигуру. Но воздух обжигал даже и без ветра. За долгие годы пребывания в теплом климате Эйлия забыла, как зверски холодно было здесь зимой. Как это вообще можно было выносить? И как это выносят островитяне? Зачем они остаются здесь? Будто суровый климат и непреклонный остров действуют как молот и наковальня, закаляя тело и дух тех, кто здесь живет, и заодно делятся с ними суровой стойкостью, силой выдерживать враждебную среду.

Остров не переменился — он не переменится никогда, пусть хоть тысячи лет пройдут. Неустанные атаки ветра и волн мало что значат для этих упрямых гранитных берегов, и каждое поколение островитян набирается силы от камней, по которым ступали их предки и будут ступать потомки в грядущие столетия. Изменилась Эйлия, полностью и необратимо. Когда она наконец уезжала с Большого острова, глядя с кормы корабля, как расплываются и уходят в море серые обрывы, ей думалось тогда, вернется ли она когда-нибудь. Ей казалось, что остров действительно погружается в волны, как зачарованная земля в волшебной сказке, и никогда больше не увидят его глаза смертных. За прошедшие годы он еще дальше ушел в прошлое, и даже желание когда-нибудь еще его увидеть покинуло Эйлию.

И вот она снова стоит на этой каменистой земле.

Чтобы добраться сюда, ей пришлось принять облик птицы, как ни противен был ей этот недавно возникший дар превращений. Он достался ей в наследство от лоананов, драконов-магов, которые умеют менять облик по собственной воле и когда-то принимали человеческий вид, сходясь с ее предками. И к этому дару Эйлия не прибегала никогда до тех пор, пока ее величайший противник, воспользовавшийся ее неведением, не пробудил скрытый талант — только чтобы привить ей любовь к власти. Именно поэтому она боялась своего дара и не доверяла ему, но не было корабля, чтобы переплыть море, и не осталось иного выхода, как воспользоваться им. Летуном она была неопытным и не рассчитывала на бурю — если это была естественная буря, а не чародейское нападение врагов. Много этих врагов еще существовало в этом мире, и погодная ворожба была вполне им подвластна. Кутаясь в мокрый холодный плащ, Эйлия медленно продвигалась по дороге, где не было других путников. Разумные островитяне не станут выходить в такую ночь, и только мелкие мохнатые пони и немногочисленные овцы попадались на пути, пасующиеся на побитой морозом траве в скудных полях. Неподалеку стоял храм, скромный, без колокольни, и стены его сложены были из плитняка — единственное на острове строение не из дерева. Храм этот Эйлия хорошо знала, хотя ее семья нечасто посещала его. Он был единственным для всех ближайших рыбацких деревень. И порт в бухте тоже был недалеко — еще до полуночи Эйлия туда доберется.

Пройдя, по своим ощущениям, около часа, она наконец увидела низкий каменистый холм, отмечающий западную границу территории ее детства. Всегда Эйлия подходила к нему с востока, теплыми вечерами выходя наверх провожать солнце, уходящее в море, — она тогда думала, что туда оно и уходит. Мир в те дни был не шаром, бешено