кодекса РСФСР за особо злостное учинение хулиганских действий с применением ножа.

Мы не можем не сожалеть о потерпевшем. Человеческая жизнь и здоровье — главная ценность в нашем государстве. Но по совокупности обстоятельств, принимая во внимание личности участников драмы, анализируя их поведение, можно сделать только один вывод: мой подзащитный действовал правильно, в духе советской морали, в состоянии необходимой самообороны, не нарушил закона и должен быть оправдан!

Потом было предоставлено последнее слово обвиняемому.

Сергей встал и, глядя прямо в глаза судьи, громко сказал:

— Я ни в чем не виноват. Так поступать меня учили в школе, в спортивной секции. И отец учил. Я не хотел причинять увечий ему, — он кивнул в сторону Земскова, — и рад, что все обошлось. Но, случись все снова, я поступил бы так же!

Суд удаляется на совещание.

Оно длилось довольно долго. И все это время Святослав Ильич и Сергей, да и большинство присутствующих, оставались в зале. Святослав Ильич с горечью подумал, что этот суд стал для него не меньшим испытанием, чем самые тяжелые бои на фронте.

И странно, его волновал не сам приговор, срок заключения и так далее. Он знал, что Сергей не виноват, и это было главным. Нет, он хотел, чтобы в этом тесном, набитом людьми зале было громко и ясно сказано от имени его государства, его народа, что его сын не виновен, что его сын поступил правильно, что он, Монастырский, воспитал сына гражданином. Настоящим, честным. Он хотел услышать это от судей. Народных. Тех, кто имел право говорить от имени народа.

Его поколение воевало, чтобы мирно могло жить поколение Сергея. Вырастили сыновей. У тех все хорошо, нет войны, они и представить не могут выпавшие на долю отцов и дедов испытания. И слава богу. Но вот на пути Сергея возникли недетская беда, страшный выбор, смертельная угроза. Как поступит? Как поступали отцы или дрогнет?

Поступил правильно. И пусть суд скажет об этом всенародно, громко. Неважно, что в этой комнате и помещается от силы три десятка человек. Неважно. Важно, что скажет закон, государство. Для него, Монастырского, этого достаточно.

Милиционеры, прокуроры, судьи — люди могут ошибиться. Государство никогда.

То, что сейчас будет сказано, определит судьбу Сергея. Подорвет его веру во все, чему его учили, в том числе и отец, или укрепит ее навсегда.

Наконец открылась дверь. «Встать, суд идет», — провозгласила секретарь. Святослав Ильич яростно перекатывал языком таблетку валидола. Он впился взглядом в судей.

— Именем Российской Советской Федеративной Социалистической Республики суд постановил… — начала судья.

Суд счел, что Сергей ни в чем не превысил мер необходимой самообороны, закономерно пресек преступное посягательство на жизнь и достоинство граждан. Приговор заканчивался так:

«… Суд считает действия Монастырского Сергея Святославовича правомерными, а потому по части первой статьи сто восьмой Монастырского Сергея Святославовича оправдать».

Потом сообщалось о частном определении. Кто-то зааплодировал, дружки Земскова возмущенно загалдели.

Святославу Ильичу показалось, что помещение преобразилось, что оно стало светлей, выше, и что люди эти — судьи, прокурор, адвокат, зрители — удивительно добрые, симпатичные. Нет, он не ошибся в них…

Когда отец и сын вышли из здания суда, то увидели, что их внизу ждет Вольдемар. Откуда он узнал, что Святослав Ильич в суде, — неизвестно. Но узнал, подъехал и ждал, когда они выйдут. Что выйдут ОНИ, Вольдемар не сомневался.

Домой ехали молча. Так бывает после трудного экзамена. Столько дней в напряжении, потом успешно сдал и кажется — как могло быть иначе? И наступает вялость, благостное спокойствие.

Елена Ивановна, встретив их дома, прижала Сергея к груди, не выдержала, заплакала, тихо, как девочка шмыгая носом.

— Чего плачешь? — нарочито грубовато, скрывая волнение, сказал Святослав Ильич. — Огорчаться нечему, радоваться тоже — иначе не могло быть. Все в порядке.

И все пошло по-прежнему. Только Сергей как-то сразу позвзрослел, словно все пережитое стало для него тем рубежом, который разделяет юность и зрелость, рубежом, рано или поздно наступающим в жизни каждого человека.

Лучше позже…

Осень сдавала свои позиции. Задули северные ветры. Мокрые, липкие снежинки заплясали в холодном стеклянном воздухе.

Из Каспийска поступали телефонограммы, свидетельствующие о бурной деятельности этого неугомонного Коврова. Но деятельность развивали и те, кто с самого начала возражал против «каспийской затеи». Шли жалобы и сигналы «наверх», наезжали комиссии. Монастырский писал объяснения. Наконец состоялось заседание руководства, где рассматривали вопрос и о Каспийске.

Выступали члены президиума Центрального совета, ответственные работники общества «Эстафета», представители финансовых и контрольных органов, вызывали Коврова. Председательствовал товарищ Лосев. В большом зале за столом, накрытом зеленым сукном, сидело человек тридцать.

Монастырский выступал первым.

— Я считаю, — сказал он, — что мероприятия, проведенные нами в Каспийске, лишь частный случай. Время не стоит на месте, и надо идти с ним в ногу, иначе можно отстать. Концентрация лучших, перспективных спортсменов в данном виде спорта на базе хорошо оснащенных, мощных спортивных комплексов, располагающих высококвалифицированными кадрами тренеров и специалистов, может принести лишь пользу. Не только потому, что здесь будут расти спортсмены высшего класса, резервы и пополнение сборных страны, но и потому, как показывает практика, что такие центры привлекают, группируют вокруг себя молодежь, начинающих. Высокие достижения товарищей стимулируют их, они охотней занимаются. Все это развивает массовый спорт, в свою очередь выдвигающий таланты. Эдакий заколдованный круг, только положительный. И если в одном ДСО в силу географического положения, традиций, уже имеющихся спортсооружений и так далее создать такой комплекс для легкоатлетов, не вижу причин, почему легкоатлетам других обществ в том же городе не сгруппироваться в этом комплексе, что — я уже как-то говорил об этом, — разумеется, не исключает продолжения легкоатлетических занятий в этих обществах. Так мы сделали в Каспийске. И довольны. И мы, и «Факел». Документы перед вами. Легко убедиться, как вырос и большой и массовый спорт в городе. Теперь второй вопрос: о перераспределении фондов и средств, которые я осуществил в «Эстафете». А как было поступить? Ждать? Да, планы и сметы утверждены, но жизнь-то вносит свои коррективы! Надо проявлять больше гибкости! Если выяснилось, что лучше иметь покрытие из