- 1
- 2
- 3
- 4
- 5
- . . .
- последняя (66) »
say should be printed and circulated by a small group of people who are serious and dedicated. The world is exploding and it is passing you by."
I am afraid again you are not fully aware of what is happening. At one time a small group took the responsibility of circulating what has been said. Now, too, a small group has undertaken the same responsibility. Again, if one may point out, you are not aware of what is going on.
Он высказывал различные критические замечания, но они опирались на предположения и случайные мнения. Без того чтобы оправдываться, ему было разъяснено, что именно в действительности имело место. Но… Как странны люди. Холмы отдалялись, а шум повседневной жизни царил вокруг — приезд и отъезд, горе и радость. В единственном дереве на бугре была вся красота земли. Глубоко внизу, в долине струился ручей, а рядом с ним пролегала колея железной дороги. Надо оставить мир, чтобы увидеть красоту этого ручья.
He made various criticisms but they were based on assumptions and passing opinions. Without defending, one pointed out what was actually taking place. But — How strange human beings are. The hills were receding and the noise of daily life was around one, the coming and the going, sorrow and pleasure. A single tree on a hillock was the beauty of the land. And deep down in the valley was a stream and beside it ran a railroad. You must leave the world to see the beauty of that stream.
17 TH SEPTEMBER 1973 That evening, walking through the wood there was a feeling of menace. The sun was just setting and the palm trees were solitary against the golden western sky. The monkeys were in the banyan tree, getting ready for the night. Hardly anyone used that path and rarely you met another human being. There were many deer, shy and disappearing into the thick growth. Yet the menace was there, heavy and pervading: it was all around you, you looked over your shoulder. There were no dangerous animals; they had moved away from there; it was too close to the spreading town. One was glad to leave and walk back through the lighted streets. But the next evening the monkeys were still there and so were the deer and the sun was just behind the tallest trees; the menace was gone. On the contrary, the trees, the bushes and the small plants welcomed you. You were among your friends, you felt completely safe and most welcome. The woods accepted you and every evening it was a pleasure to walk there. Forests are different. There's physical danger there, not only from snakes but from tigers that were known
они там обитают. Как-то раз после полудня шёл лесом, и вдруг возникла необычная тишина: птицы смолкли, обезьяны замерли, и всё, казалось, затаило дыхание. Ты стоял тихо. И так же внезапно всё снова ожило; обезьяны снова играли и дразнили друг друга, птицы возобновили свою вечернюю болтовню, и стало ясно, что опасность миновала. В лесах и рощах, где человек убивает зайцев, фазанов и белок, атмосфера совершенно иная. Вы попадаете в мир, где побывал человек, с ружьём и с присущей ему жестокостью. Тогда леса утрачивают свою мягкость, приветливость; в них исчезает какая-то красота, смолкает счастливый шёпот. У тебя только одна голова; береги её, ибо это нечто удивительное. Ни машины, ни электронные компьютеры не могут с нею сравниться. Она так грандиозна, сложна, так потрясающе способна, искусна и плодовита. Она — хранилище опыта, знания, памяти. Всякая мысль исходит из неё. Совершенно невероятно, что она в себе соединила: зло, смятение, страдания, войны, развращённость, иллюзии, идеалы, горе и нищету, великолепные соборы, восхитительные мечети и священные храмы. Просто фантастично, что она уже сделала и что она может сделать. Одного только она явно не может: полностью изменить своё поведение в отношении к другой голове, к другому человеку. Ни наказание, ни награда, как видим, не могут изменить её поведения; не может изменить его, очевидно, и знание. «Я» и «ты» продолжают существовать. Она никогда ясно не сознаёт, что «я» — это «ты», что наблюдающий есть наблюдаемое. Её любовь — это её вырождение; её наслаждение — это её мука; боги её идеалов — это её губители. Её свобода — это её собственная тюрьма; она обучена жить в этой тюрьме, делая её только более удобной, более приятной. У тебя только одна голова, заботься о ней, не разрушай ее.
to be there. As one walked there one afternoon there was suddenly an abnormal silence; the birds stopped chattering, the monkeys were absolutely still and everything seemed to be holding its breath. One stood still. And as suddenly, everything came to life; the monkeys were playing and teasing each other, birds began their evening chatter and one was aware the danger had passed. In the woods and groves where man kills rabbits, pheasants, squirrels, there's quite a different atmosphere. You are entering into a world where man has been, with his gun and peculiar violence. Then the woods lose their tenderness, their welcome, and here some beauty has been lost and that happy whisper has gone. You have only one head and look after it for it's a marvellous thing. No machinery, no electronic computers can compare with it. It's so vast, so complex, so utterly capable, subtle and productive. It's the storehouse of experience, knowledge, memory. All thought springs from it. What it has put together is quite incredible: the mischief, the confusion, the sorrows, the wars, the corruptions, the illusions, the ideals, the pain and misery, the great cathedrals, the lovely mosques and the sacred temples. It is fantastic what it has done and what it can do. But one thing it apparently cannot do: change completely its behaviour in its relationship to another head, to another man. Neither punishment nor reward seem to change its behaviour; knowledge doesn't seem to transform its conduct. The me and the you remain. It never realizes that the me is the you, that the observer is the observed. Its love is its degeneration; its pleasure is its agony; the gods of its ideals are its destroyers. Its freedom is its own prison; it is educated to live in this prison, only making it more comfortable more pleasurable. You have only one head, care for it, don't destroy it.
Так легко отравить[3] её. У него всегда удивительным образом отсутствовала дистанция между ним и деревьями, реками и горами. Это свойство не было в нём искусственно развито: вы не можете развивать подобные вещи. Между ним и другим человеком никогда не было стены. Как ни относились к нему, что ему ни говорили — это, по-видимому, никогда не ранило его, как никогда не коснулась и лесть. Так или иначе, он был этим совершенно не затронут. Он не был отстранившимся, отчуждённым, но был подобен водам реки. У него было так мало мыслей, а когда оставался один — мыслей не было вовсе. Его мозг был активен, когда он говорил или писал, в другое же время был спокоен и активен без движения. Движение есть время, а активность временем не является. Эта удивительная активность, без направления, по-видимому продолжается и во сне, и в бодрствовании. Он часто пробуждается с этой активностью медитации; нечто похожее
Он высказывал различные критические замечания, но они опирались на предположения и случайные мнения. Без того чтобы оправдываться, ему было разъяснено, что именно в действительности имело место. Но… Как странны люди. Холмы отдалялись, а шум повседневной жизни царил вокруг — приезд и отъезд, горе и радость. В единственном дереве на бугре была вся красота земли. Глубоко внизу, в долине струился ручей, а рядом с ним пролегала колея железной дороги. Надо оставить мир, чтобы увидеть красоту этого ручья.
17 сентября 1973
В тот вечер на пути через лес было ощущение опасности. Солнце как раз садилось, и пальмовые деревья казались одинокими на золотом фоне западной части неба. На дереве баньяна обезьяны устраивались на ночь. По этой тропе почти никто не ходил, и лишь изредка можно было встретить человека. Было много оленей, пугливых и скрывавшихся в густых зарослях. Угроза опасности всё еще продолжалась, гнетущая и пронизывающая насквозь: она была совсем близко, и ты оглядывался через плечо. Тут не было опасных животных; они отсюда ушли, так как поблизости вырастал город. Радостно было выйти из леса и возвращаться по освещённым улицам. Но на следующий вечер обезьяны, как и олени, снова были здесь, и солнце так же скрылось за верхушками самых высоких деревьев; а ощущения опасности уже не было. Напротив, эти деревья, кусты и маленькие растения радушно тебя встречали. Ты оказывался среди друзей в полной безопасности, как желанный гость. Лес благосклонно тебя принял, и каждый вечер было приятно гулять в нем. Леса бывают разные. В них может быть опасно, и не только из-за змей, но и из-за тигров, если известно, чтоHe made various criticisms but they were based on assumptions and passing opinions. Without defending, one pointed out what was actually taking place. But — How strange human beings are. The hills were receding and the noise of daily life was around one, the coming and the going, sorrow and pleasure. A single tree on a hillock was the beauty of the land. And deep down in the valley was a stream and beside it ran a railroad. You must leave the world to see the beauty of that stream.
17 TH SEPTEMBER 1973 That evening, walking through the wood there was a feeling of menace. The sun was just setting and the palm trees were solitary against the golden western sky. The monkeys were in the banyan tree, getting ready for the night. Hardly anyone used that path and rarely you met another human being. There were many deer, shy and disappearing into the thick growth. Yet the menace was there, heavy and pervading: it was all around you, you looked over your shoulder. There were no dangerous animals; they had moved away from there; it was too close to the spreading town. One was glad to leave and walk back through the lighted streets. But the next evening the monkeys were still there and so were the deer and the sun was just behind the tallest trees; the menace was gone. On the contrary, the trees, the bushes and the small plants welcomed you. You were among your friends, you felt completely safe and most welcome. The woods accepted you and every evening it was a pleasure to walk there. Forests are different. There's physical danger there, not only from snakes but from tigers that were known
они там обитают. Как-то раз после полудня шёл лесом, и вдруг возникла необычная тишина: птицы смолкли, обезьяны замерли, и всё, казалось, затаило дыхание. Ты стоял тихо. И так же внезапно всё снова ожило; обезьяны снова играли и дразнили друг друга, птицы возобновили свою вечернюю болтовню, и стало ясно, что опасность миновала. В лесах и рощах, где человек убивает зайцев, фазанов и белок, атмосфера совершенно иная. Вы попадаете в мир, где побывал человек, с ружьём и с присущей ему жестокостью. Тогда леса утрачивают свою мягкость, приветливость; в них исчезает какая-то красота, смолкает счастливый шёпот. У тебя только одна голова; береги её, ибо это нечто удивительное. Ни машины, ни электронные компьютеры не могут с нею сравниться. Она так грандиозна, сложна, так потрясающе способна, искусна и плодовита. Она — хранилище опыта, знания, памяти. Всякая мысль исходит из неё. Совершенно невероятно, что она в себе соединила: зло, смятение, страдания, войны, развращённость, иллюзии, идеалы, горе и нищету, великолепные соборы, восхитительные мечети и священные храмы. Просто фантастично, что она уже сделала и что она может сделать. Одного только она явно не может: полностью изменить своё поведение в отношении к другой голове, к другому человеку. Ни наказание, ни награда, как видим, не могут изменить её поведения; не может изменить его, очевидно, и знание. «Я» и «ты» продолжают существовать. Она никогда ясно не сознаёт, что «я» — это «ты», что наблюдающий есть наблюдаемое. Её любовь — это её вырождение; её наслаждение — это её мука; боги её идеалов — это её губители. Её свобода — это её собственная тюрьма; она обучена жить в этой тюрьме, делая её только более удобной, более приятной. У тебя только одна голова, заботься о ней, не разрушай ее.
to be there. As one walked there one afternoon there was suddenly an abnormal silence; the birds stopped chattering, the monkeys were absolutely still and everything seemed to be holding its breath. One stood still. And as suddenly, everything came to life; the monkeys were playing and teasing each other, birds began their evening chatter and one was aware the danger had passed. In the woods and groves where man kills rabbits, pheasants, squirrels, there's quite a different atmosphere. You are entering into a world where man has been, with his gun and peculiar violence. Then the woods lose their tenderness, their welcome, and here some beauty has been lost and that happy whisper has gone. You have only one head and look after it for it's a marvellous thing. No machinery, no electronic computers can compare with it. It's so vast, so complex, so utterly capable, subtle and productive. It's the storehouse of experience, knowledge, memory. All thought springs from it. What it has put together is quite incredible: the mischief, the confusion, the sorrows, the wars, the corruptions, the illusions, the ideals, the pain and misery, the great cathedrals, the lovely mosques and the sacred temples. It is fantastic what it has done and what it can do. But one thing it apparently cannot do: change completely its behaviour in its relationship to another head, to another man. Neither punishment nor reward seem to change its behaviour; knowledge doesn't seem to transform its conduct. The me and the you remain. It never realizes that the me is the you, that the observer is the observed. Its love is its degeneration; its pleasure is its agony; the gods of its ideals are its destroyers. Its freedom is its own prison; it is educated to live in this prison, only making it more comfortable more pleasurable. You have only one head, care for it, don't destroy it.
Так легко отравить[3] её. У него всегда удивительным образом отсутствовала дистанция между ним и деревьями, реками и горами. Это свойство не было в нём искусственно развито: вы не можете развивать подобные вещи. Между ним и другим человеком никогда не было стены. Как ни относились к нему, что ему ни говорили — это, по-видимому, никогда не ранило его, как никогда не коснулась и лесть. Так или иначе, он был этим совершенно не затронут. Он не был отстранившимся, отчуждённым, но был подобен водам реки. У него было так мало мыслей, а когда оставался один — мыслей не было вовсе. Его мозг был активен, когда он говорил или писал, в другое же время был спокоен и активен без движения. Движение есть время, а активность временем не является. Эта удивительная активность, без направления, по-видимому продолжается и во сне, и в бодрствовании. Он часто пробуждается с этой активностью медитации; нечто похожее
- 1
- 2
- 3
- 4
- 5
- . . .
- последняя (66) »
