- 1
- 2
- 3
- 4
- . . .
- последняя (187) »
раздался звонок, засвистел паровоз, поезд дрогнул и пошел сперва тихо, а потом все быстрее и быстрее. Он должен был остановиться только в Лароше, находящемся в сорока пяти милях от Дижона.
В тот самый момент, когда поезд отошел от платформы, к кассе подлетел молодой человек, тоже с чемоданом в руке, запыхавшийся, весь занесенный снегом и в поту, несмотря на сильный холод. — Первый класс, Париж, — проговорил он едва слышным голосом. — Опоздали, — холодно ответил кассир, — поезд только что отошел. — И преспокойно захлопнул форточку. Путешественник топнул ногой и от души выругался. — Черт побери! — воскликнул он в бешенстве. — Да ведь такой пакости мне никто бы не мог и нарочно сделать! Я так и знал, что опоздаю на этот проклятый поезд! Кончать спектакль в половине второго ночи и ждать, чтобы опустили занавес, для того чтобы заплатить нам, — это положительно идиотство! Да, впрочем, тут уж все было одно к одному! Дурак лакей забыл, куда положил мой чемодан, и тысяча всевозможных препятствий! Нечего сказать! Ловко я попался! Ну в котором часу я теперь выберусь из этой проклятой трущобы?! И ведь я никуда не попаду из-за этого! Всюду опоздаю! Все прозеваю! Меня ждут в «Водевиле». Я уже на афише на завтра, или, вернее, на сегодняшний вечер! Вот несчастье-то! Тут молодой человек наконец прервал свой бешеный монолог, осмотрелся и решил постучаться в дверь, на которой крупными буквами стояла надпись: «Кабинет начальника станции». Дверь отворил сам начальник станции. — Что вам угодно, сударь? — вежливо спросил он. — Я в отчаянии, сударь! — воскликнул запоздавший пассажир. — Очень сожалею, но чем же я могу вам помочь в этом случае? — Можете по крайней мере дать мне справку! Я драматический артист… Мое имя Поль Дарнала… Я уже приобрел некоторую известность в Париже. Я ездил на месяц на юг; а сегодня вечером играл в Дижоне, на бенефисе… Начальник станции с улыбкой поклонился и сказал: — Я был в театре и уже узнал вас! Мы все в восторге от вашего таланта! Я аплодировал вам, сколько мог. — Благодарю вас, сударь. Ваша похвала крайне радует меня, но судите сами о моем затруднении. Я непременно должен быть сегодня же в Париже, по крайне важному делу, ну и рассчитывал уехать с тем поездом, который отошел перед самым моим носом. Я опоздал всего на полминуты. Скажите же мне теперь, ради Бога, когда я могу уехать? Начальник станции снова улыбнулся. — Вам вовсе незачем отчаиваться, сударь, — проговорил он. — Вашу беду нетрудно исправить. В котором часу вам надо быть в Париже? — Часов около двух пополудни. — Ну что же! Вы будете ровно в двенадцать. — С каким поездом? — С товарно-пассажирским, который уходит отсюда в три часа пятьдесят четыре минуты. Поль Дарнала вздохнул, как человек, у которого гора с плеч свалилась. — Итак, — продолжал начальник станции, — вам остается только немного потерпеть. — О, терпения-то у меня хватит! Раз я знаю, что могу приехать вовремя, мое сердце уже совершенно спокойно. — Советую вам отправиться в залу первого класса: там топится камин. Вы сможете спокойно подождать, пока начнут продавать билеты; до этого всего час. — Еще раз благодарю вас, сударь! С этими словами артист вышел из кабинета любезного начальника станции и направился в залу первого класса. Мы уже говорили, что он был весь в поту, несмотря на холод, так что ему показалось душно в зале. Не желая быть близко к огню, он уселся в уголок, на то самое кресло, на котором сидел незнакомец, следовавший по пятам за monsieur Жаком. Поль Дарнала был высокий, стройный красавец брюнет, на вид лет двадцати пяти -двадцати шести. Матово-бледное выбритое лицо с красивыми, правильными чертами обрамлялось великолепными черными волосами, волнистыми от природы. Ярко блестящие черные глаза и пунцовые губы, открывавшие при улыбке два ряда ослепительно-белых зубов, свидетельствовали о силе и здоровье. Ноги и руки его были очень красивы, и вся фигура отличалась элегантностью. Оставшись один, он решил выкурить папиросу, чтобы убить время. Он подумал, что так поздно никто не придет напомнить ему о запрете курить в зале. Поль вынул портсигар и спичечницу и уже хотел закурить, как вдруг спичечница выпала из его рук и закатилась под кресло. Он нагнулся. Спичечница лежала на квадратном конверте. Артист машинально поднял его. — Что это? — проговорил он, вглядевшись в свою находку. — Письмо?! Он повернул его: пять печатей красного сургуча. В зале было недостаточно светло, и потому молодой человек не мог разобрать надписи на конверте. Любопытство превозмогло утомление. Он встал и подошел к газовому рожку, горевшему у камина. Взглянув на адрес, Поль чуть не подпрыгнул от изумления. — Сесиль Бернье! — проговорил он. — Да, я прочел верно! Сесиль Бернье, улица Дам, дом №54, Батиньоль! Письмо адресовано Сесиль и уже было в ее руках, потому что оно распечатано! Это заказное письмо! Однако каким же образом оно могло оказаться здесь? В этой зале? Значит, Сесиль приезжала в Дижон? Может быть, она уехала с тем самым поездом, на который я опоздал? Все это положительно странно, непонятно и необъяснимо! Нет, я непременно разузнаю, в чем тут дело! Поль Дарнала вынул из конверта письмо, развернул его и принялся читать с лихорадочной поспешностью. По мере того как молодой артист читал, на лице его все яснее и яснее появлялось выражение страшной душевной муки. Когда он закончил, руки его безнадежно опустились, и он упал в кресло. — Богата! — пробормотал он. — Сесиль богата теперь! Очень богата! Этот процесс… Она говорила мне о нем, никогда не веря, что он окончится в ее пользу… А теперь ее отец выиграл и едет домой… Едет с целым состоянием, которое воздвигает непреодолимую преграду между мной и его дочерью! Артист провел рукой по лбу, на котором выступали капли холодного пота. — Он возвращается! — продолжал он. — Следовательно, наступит время, когда он узнает о проступке своей дочери, о ее позоре! Что будет делать Сесиль? Месяц назад, когда я уезжал в Ниццу, она мне сказала, что уже больше не сомневается в беременности. И как случилось, что она не написала мне и не известила о возвращении своего отца? Между нами пропасть! А я люблю Сесиль! Так люблю, что с радостью согласился бы умереть. Я люблю ее вдвойне: люблю как женщину и как мать нашего будущего ребенка! Ведь это маленькое существо — частица нас самих! Каждый дал ему часть своей души! И вдруг — нас хотят разлучить! О, это невозможно! Невозможно! Этого не будет никогда! Узы, соединяющие нас, слишком крепки!
Глава II
РОКОВАЯ НАХОДКА
В тот самый момент, когда поезд отошел от платформы, к кассе подлетел молодой человек, тоже с чемоданом в руке, запыхавшийся, весь занесенный снегом и в поту, несмотря на сильный холод. — Первый класс, Париж, — проговорил он едва слышным голосом. — Опоздали, — холодно ответил кассир, — поезд только что отошел. — И преспокойно захлопнул форточку. Путешественник топнул ногой и от души выругался. — Черт побери! — воскликнул он в бешенстве. — Да ведь такой пакости мне никто бы не мог и нарочно сделать! Я так и знал, что опоздаю на этот проклятый поезд! Кончать спектакль в половине второго ночи и ждать, чтобы опустили занавес, для того чтобы заплатить нам, — это положительно идиотство! Да, впрочем, тут уж все было одно к одному! Дурак лакей забыл, куда положил мой чемодан, и тысяча всевозможных препятствий! Нечего сказать! Ловко я попался! Ну в котором часу я теперь выберусь из этой проклятой трущобы?! И ведь я никуда не попаду из-за этого! Всюду опоздаю! Все прозеваю! Меня ждут в «Водевиле». Я уже на афише на завтра, или, вернее, на сегодняшний вечер! Вот несчастье-то! Тут молодой человек наконец прервал свой бешеный монолог, осмотрелся и решил постучаться в дверь, на которой крупными буквами стояла надпись: «Кабинет начальника станции». Дверь отворил сам начальник станции. — Что вам угодно, сударь? — вежливо спросил он. — Я в отчаянии, сударь! — воскликнул запоздавший пассажир. — Очень сожалею, но чем же я могу вам помочь в этом случае? — Можете по крайней мере дать мне справку! Я драматический артист… Мое имя Поль Дарнала… Я уже приобрел некоторую известность в Париже. Я ездил на месяц на юг; а сегодня вечером играл в Дижоне, на бенефисе… Начальник станции с улыбкой поклонился и сказал: — Я был в театре и уже узнал вас! Мы все в восторге от вашего таланта! Я аплодировал вам, сколько мог. — Благодарю вас, сударь. Ваша похвала крайне радует меня, но судите сами о моем затруднении. Я непременно должен быть сегодня же в Париже, по крайне важному делу, ну и рассчитывал уехать с тем поездом, который отошел перед самым моим носом. Я опоздал всего на полминуты. Скажите же мне теперь, ради Бога, когда я могу уехать? Начальник станции снова улыбнулся. — Вам вовсе незачем отчаиваться, сударь, — проговорил он. — Вашу беду нетрудно исправить. В котором часу вам надо быть в Париже? — Часов около двух пополудни. — Ну что же! Вы будете ровно в двенадцать. — С каким поездом? — С товарно-пассажирским, который уходит отсюда в три часа пятьдесят четыре минуты. Поль Дарнала вздохнул, как человек, у которого гора с плеч свалилась. — Итак, — продолжал начальник станции, — вам остается только немного потерпеть. — О, терпения-то у меня хватит! Раз я знаю, что могу приехать вовремя, мое сердце уже совершенно спокойно. — Советую вам отправиться в залу первого класса: там топится камин. Вы сможете спокойно подождать, пока начнут продавать билеты; до этого всего час. — Еще раз благодарю вас, сударь! С этими словами артист вышел из кабинета любезного начальника станции и направился в залу первого класса. Мы уже говорили, что он был весь в поту, несмотря на холод, так что ему показалось душно в зале. Не желая быть близко к огню, он уселся в уголок, на то самое кресло, на котором сидел незнакомец, следовавший по пятам за monsieur Жаком. Поль Дарнала был высокий, стройный красавец брюнет, на вид лет двадцати пяти -двадцати шести. Матово-бледное выбритое лицо с красивыми, правильными чертами обрамлялось великолепными черными волосами, волнистыми от природы. Ярко блестящие черные глаза и пунцовые губы, открывавшие при улыбке два ряда ослепительно-белых зубов, свидетельствовали о силе и здоровье. Ноги и руки его были очень красивы, и вся фигура отличалась элегантностью. Оставшись один, он решил выкурить папиросу, чтобы убить время. Он подумал, что так поздно никто не придет напомнить ему о запрете курить в зале. Поль вынул портсигар и спичечницу и уже хотел закурить, как вдруг спичечница выпала из его рук и закатилась под кресло. Он нагнулся. Спичечница лежала на квадратном конверте. Артист машинально поднял его. — Что это? — проговорил он, вглядевшись в свою находку. — Письмо?! Он повернул его: пять печатей красного сургуча. В зале было недостаточно светло, и потому молодой человек не мог разобрать надписи на конверте. Любопытство превозмогло утомление. Он встал и подошел к газовому рожку, горевшему у камина. Взглянув на адрес, Поль чуть не подпрыгнул от изумления. — Сесиль Бернье! — проговорил он. — Да, я прочел верно! Сесиль Бернье, улица Дам, дом №54, Батиньоль! Письмо адресовано Сесиль и уже было в ее руках, потому что оно распечатано! Это заказное письмо! Однако каким же образом оно могло оказаться здесь? В этой зале? Значит, Сесиль приезжала в Дижон? Может быть, она уехала с тем самым поездом, на который я опоздал? Все это положительно странно, непонятно и необъяснимо! Нет, я непременно разузнаю, в чем тут дело! Поль Дарнала вынул из конверта письмо, развернул его и принялся читать с лихорадочной поспешностью. По мере того как молодой артист читал, на лице его все яснее и яснее появлялось выражение страшной душевной муки. Когда он закончил, руки его безнадежно опустились, и он упал в кресло. — Богата! — пробормотал он. — Сесиль богата теперь! Очень богата! Этот процесс… Она говорила мне о нем, никогда не веря, что он окончится в ее пользу… А теперь ее отец выиграл и едет домой… Едет с целым состоянием, которое воздвигает непреодолимую преграду между мной и его дочерью! Артист провел рукой по лбу, на котором выступали капли холодного пота. — Он возвращается! — продолжал он. — Следовательно, наступит время, когда он узнает о проступке своей дочери, о ее позоре! Что будет делать Сесиль? Месяц назад, когда я уезжал в Ниццу, она мне сказала, что уже больше не сомневается в беременности. И как случилось, что она не написала мне и не известила о возвращении своего отца? Между нами пропасть! А я люблю Сесиль! Так люблю, что с радостью согласился бы умереть. Я люблю ее вдвойне: люблю как женщину и как мать нашего будущего ребенка! Ведь это маленькое существо — частица нас самих! Каждый дал ему часть своей души! И вдруг — нас хотят разлучить! О, это невозможно! Невозможно! Этого не будет никогда! Узы, соединяющие нас, слишком крепки!
- 1
- 2
- 3
- 4
- . . .
- последняя (187) »