произнесла Ева печально. — Ты был хорош. Ты старался изо всех сил. Молоденькие нимфочки не устояли бы. Но меня зовут Эвриала».

Она уходила прочь. А я даже не мог окликнуть ее, закричать, просто заплакать. «Вот тебе, бабушка, и вакханалии», — подумал я.

Все это ерунда. Я давно уже свыкся со своим положением. Мне было плохо лишь в первые сутки. Очевидно, изменение образа бытия влечет и быструю перестройку образа мыслей. Я не испытываю никаких неудобств. Мне хорошо и спокойно тут стоять. Поза естественная, выражение лица натуральное. Между прочим, одежда тоже окаменела, за что я чрезвычайно признателен Еве. Было бы" крайне неприятно, если бы она об этом не позаботилась. Мои шмотки скоро истлели бы под дождями и ветрами, и торчать бы мне нагишом, бросая вызов общественной морали. А так все прилично. Нет, что ни говорите, взгляд горгоны — могучее оружие. Зря мы, сатириски, его недооцениваем.

Я не питаю к ней ненависти. В конце концов, она лишь поквиталась со мной за обиды всех женщин. Хотя не думаю, что женщины ее на то уполномочили. Вряд ли они сами считают себя обиженными. Я не навевал им иллюзий, а значит — и разочарования были невелики.

Досадно только, что я не в состоянии довести до остальных сатирисков, что в одной небольшой конторке размером в шесть комнат, в отделе вторичной информации работает старшим инженером милая женщина, хорошо сложенная и производящая впечатление легко доступной. У нее странная прихоть — носить не снимая непроницаемые черные очки. И женщину эту следует всемерно избегать. Время диктует свои поправки, и она рассталась с прической из ядовитейших змей, как и мы, сатириски, с рожками, но взгляд ее по-прежнему в силе.

Я много передумал, прозябая в этом уголке безлюдного парка. Время и покой сделали свое дело. Сейчас я уже не спешил бы так к легкому успеху. В любви к женщине все же что-то есть… Это долгий путь от небытия, от неведения к полному единению двух людей. Его нужно пройти шаг за шагом, не суетясь, не рыская по сторонам, не сбиваясь на обходные тропки. Это удовольствие, которое нужно растягивать, испытывать, вбирать всем своим существом. Наверное, это вдобавок ко всему и счастье.

Ева все чаще навещает меня. Она не приближается настолько, чтобы я разглядел ее лицо. Пройдется туда-обратно по асфальтовой дорожке, задержится в беседке, и снова ее нет. Она всегда одна, и я рад этому. Видно, ее что-то зовет сюда. Я благословляю ее, в мыслях моих в такие минуты кружится и переливается всеми оттенками радуги ее имя: «Эвриала… Эвриала…»

…Мы шли в тени деревьев, цветущими кустарниками и травами, но точно так же мы могли идти через тернии, через потоки грязной воды с гор, сквозь пламя и дым, ничего не замечая вокруг, для нас не существовало теперь ничего, кроме нас самих, и мы не расцепили бы рук, даже если бы захотели, не могли бы разорвать касание наших плеч и бедер, если бы в наши головы пришла эта дикая мысль, сейчас мы были одно целое, и птицы пели только для нас, хотя мы не слышали их пения, а слышали единственно учащенный ритм наших сердец, и солнце светило только для нас, и луна, и звезды, и весь мир был наш, и останется нашим всю ту мимолетную вечность, покуда мы вместе…