сильнее. Он просто никого, кроме себя самого и своей совести не боялся. И, наверное, так было всегда — просто бывший воспитатель, нынешний соратник барона Литто никогда об этом не задумывался. Черноволосый юноша прошел к чаше, зачерпнул ладонью воды и ополоснул лицо, потом поморщился и брезгливо стряхнул капли с пальцев. Тыльной стороной ладони потер щеку, качнул головой.

— И тут — то же самое… Кровь. Все на крови. Если не на крови, так на жизни.

— А ты хочешь, чтобы было иначе? — удивился Саннио. — Даром? Даром, как говорится, за амбаром.

— Нет. Не хочу. Я лишь хочу, чтобы это, — кивок вверх, — не называло себя ни добром, ни мерилом праведности. Если они, как слуги, творят желаемое за плату, то они и есть слуги, а не что-то высшее. И я этих слуг не нанимал!

— Альдинг… — предостерегающе вскинул руку Гоэллон. Вокруг и так творилось что-то нехорошее, тревожное. Стены мелко, тонко постанывали и уже не казались такими надежными и прочными, как раньше.

— Если слышат — пусть слушают, — улыбнулся северянин. — Я не буду больше принадлежать к их Церкви. Мне не нужны ни такие дары, ни такие чудеса.

— В «заветники» пойдешь?

— «Заветникам» больше некому молиться, — Альдинг кивнул на парящую темную лужу. — Нет. Я просто хочу быть последовательным, если ты меня понимаешь.

— Нет, — признался Саннио. Воздух все больше казался густой патокой. Дышать было трудно. — Не понимаю.

— Я не хочу этих богов, а потому не хочу и их чудес. Было бы не слишком достойно отвергать кого-то и пользоваться его дарами, верно?

— Верно, конечно. Но как бы ты хотел, чтобы было? — камень под ногами неприятно подрагивал, и Саннио опасался, что сейчас Альдинг доболтается и боги обрушат Храм на всех и вся: и на богохульника Литто, и на остальных, и на ни в чем не повинных паломников, разбивших лагеря внизу. Эти боги на такое были вполне способны. Один собор они уже развалили, не обратив внимание на то, что никого, кроме служек и настоятеля, в нем уже нет.

— Чтобы не сбывалось то проклятье. Ни по ошибке, ни по случайности. Чтобы, если уж боги ошиблись, они сами исправили свою ошибку — любой ценой, хоть собственной гибели. Чтобы они не ждали, пока пострадавшие невинно найдут способ просочиться в щель между законами, что приняли они, чужаки, и как-то избавиться от участи, на которую обречены. Чтобы тот, кто поверг их вековечного врага и соперника, не погибал случайно…

— Это не случайно, — вздохнул Саннио. — Это я дурак…

— Перестань, я знаю, что ты увидел и о чем подумал. И проклятье, все то же проклятье. А потом — Араон, он самый слабый из нас, и он умер бы, а эти забрали бы его целиком, без остатка, и считают, что так и должно быть… Стены уже казались совсем зыбкими — темный пар, грозовые облака. Неужели Альдинг этого не видел? Только Саннио? Гнев богов или что-то иное?

— Понимаешь, они всегда, всегда забирали нашу жизнь в обмен на чудеса. Это не их чудеса, это наши чудеса, сделанные нами! Они только… — Альдинг, наверное, впервые в жизни не мог подобрать слово. — Издают новые указы, как король Собраны! Говорят, чтобы сбылось — но может сбыться и без их слова, была бы сила, как у той тамерки…

— Откуда у нее сила?

— От самозванца, явившегося вместе с Противостоящим. Знаешь, как его звали? Ингальд. Забавно, верно? Саннио не сразу понял, о чем говорит друг; он никогда не любил играть в анаграммы. Потом до него дошло.

— Он стоял за моим плечом еще у колыбели. Он и его птицы. А эти, — еще один кивок вверх, — молчали и не вмешивались. Никогда не вмешивались. Они запрещали нам стрельный состав и древние языки, уничтожали старые книги — но не вмешивались, когда Ингальд вкладывал свое проклятие в уста тамерки, когда проклятые умирали, даже когда ты стрелял! Я не хочу поклоняться подобной силе, она мне не нужна!

— Морду бы набить таким богам! — от всей души сказал Саннио. «Ну что ж, попробуйте!» — прозвучал смутно знакомый голос. Эллонский наследник, кажется, уже слышал его. Довольно давно, и тогда этот человек говорил серьезно, слегка напыщенно, а теперь он с трудом сдерживал смех. Оба друга одновременно вздрогнули и оглянулись, но пещера была абсолютно пуста… …а потом и Саннио, и Альдинг, наверное, моргнули — или уж моргнула сама пещера, моргнула, и перестала быть зыбкой. Зато прямо напротив Саннио и Альдинга, на самом краю темной ядовитой лужи, стояли двое. Ошеломленно озираясь, поддерживая друг друга, недоумевая. Ровным счетом ничего божественного в них не было, не то что четверть часа назад. Двое людей, высокий мужчина в дорожной одежде, пропыленной, выжженной злым светом южного Предела, и статная полногрудая женщина, чем-то похожая на Ханну. Толстая, в руку, коса, округленные янтарные глаза. Красивые глаза, да и женщина красивая. Смуглолицый мужчина с перебитым носом таким понятным жестом обнимал ее за плечи. Муж. Защитник. Оба взирали на Саннио, как на виновника всех горестей и бед, но без гнева, только с одинаковым вопросом. Двумя вопросами: «За что?» и «Как мы тут оказались?». Малейшее стремление к мордобитию оставило Алессандра раз и навсегда.

Для начала ему захотелось куда-нибудь провалиться подальше от алтаря и зримых последствий собственной опрометчивости в словах. Реми Алларэ не раз говорил Саннио, что язык его доведет до Предельной северной пустыни, а то и куда подальше — но вот что до подобного, так и Реми вообразить не мог, наверное. Молодой человек даже потер глаза, надеясь, что боги окажутся видением и расточатся, как полагается добропорядочному видению; он едва не приложил ладонь к сердцу с молитвой — потом до него дошло, что в данной ситуации это было бы несколько неосмысленно.

— Здравствуйте, — ляпнул он в следующий момент. Мужчина, приподняв бровь, поглядел на Саннио, потом обернулся, взглянул на потолок. Мысли его были просты, понятны и прекрасно читались по открытому добродушному лицу. Воина интересовало, кто же это им так подсуропил. Младшего — и отнюдь не трудами этой парочки, а ровно наоборот, это молодой человек еще помнил, — Гоэллона это тоже интриговало до крайности; но он никак не мог вспомнить, кому же принадлежал тот смеющийся голос. Что делать, он не знал. Покосился на Альдинга — тот тоже не знал. Только что читал гневные речи, грозился выйти из лона Церкви и вообще всячески выражал свое недовольство богами, а теперь, стоя лицом к лицу с ними, замер, словно его окатили из кадки ледяной водой. Такой, с хрустящими на поверхности льдинками, которые застревали в волосах и не сразу таяли. Как в школе мэтра Тейна учеников окатывали… Очень хотелось, чтобы дядя ненадолго отвлекся от Араона; Саннио уже подозревал, что у него появится