- 1
- 2
- 3
- 4
- 5
- . . .
- последняя (130) »
денёк, — рассуждал он, осклабясь, — да наш…»
И ведь выбил бы чахлое стадо, да лётчик
Заложил, упреждая, гневный вираж.
Что же в памяти эта картина воскресла?
Я в одном леспромхозе услышал, что вот
Его — выплеснули из солидного кресла,
И пыхнул ему гарью в лицо вертолёт…
Ну и что ж? Он, видать по всему, пообтёрся
В передрягах, и всё-то ему нипочём…
Он сховал карабин, но зато обзавёлся,
К пересудам и вымыслам, — фоторужьём.
И уже он строчит о природе заметки —
Не раскаянье, а конъюнктура велит,
И довольно частенько в заштатной газетке
«Друг природы…» — под снимками пляшет петит.
И, должно быть, я всё ж чересчур субъективен,
Но не верю в перевоплощение я:
Как под пристальным дулом, перед объективом,
Сжавшись, оцепенела природа моя:
Её речки, проталинки, ельники, мари —
Всё, с чем каждою чуткой кровинкою слит,
До корней своих… И не поэтому ль в хмари
Моё сердце и чаще, чем прежде, болит,
Что я — и соплеменник ваш, и современник,
«Покорители» севера, — значит, вдвойне
Виноват за свершённое… Нет, не бездельник,
Просто на пустячки отвлекался…
Но мне
Нужно вас показать и назвать! А смогу ли?
А по силам ли мне, ведь, хоть криком кричи,
Не прикроешь бумагою зверя — от пули,
Только словом одним — не спасёшь кедрачи.
Ну, так, что ж, отстраниться и, в мире суровом,
Их оставить одних на убойном ветру
И предать, обречённых?! Ах, если бы словом
Можно было убийцу подвигнуть к добру…
И, один на один с белым полем бумажным,
От бессилия мучаюсь я, но опять
Всё ищу это слово — о главном и важном,
И никто не подскажет мне, где же искать…
IV
Только-только, затеплив студёное утро,
Алым светом восток незаметно нагруз…
Но царит на пространстве размашистой тундры,
Обливая исконные выпасы, гнус.
В одеяло плотней завернёшься — привычка:
Хоть и мал, до костей пробирает, остёр,
Гнус. Но шумно взъерошится ранняя спичка,
И давнет исцеляющим жаром — костёр,
И тебя, ослабевшего духом, поддержит,
Кровопийц приструнит… Хоть берёт на измор
Беспощадная тварь, у костра уже брезжит,
Затекая в слабеющий сон, разговор:
— Да-а-а-а, — и сочный шлепок, — это, язви, природа?!
Мох да хляби, и живности нет… А давно ль
Глухаря, куропатки — хоть бей с вертолёта!..
Дай-ка мази немножко…
— Просну-улся… Отколь?
— Вот в газетах трубили: «Романтика! Север!», —
А всего-то зверья — лишь комар да мошка…
Чёрт, опять сигареты я где-то посеял…
— А газетчик к чему ж?
— Принесло лешака!
Ишь, пригрелся… поди, ничего и не слышит.
Приблудился к колонне, какой с него прок?
Так, случись что, и не пожалеет, распишет…
— А ты не гомозись, и роток — на замок…
— Эх, тоска-а-а!..
Вот мы в Нягани просеки били,
Там лосей, не поверишь, как зайцев!
— Да ну-у-у…
— Что «да ну-у-у»! Пятерых, говорю, завалили…
Ты представь — пятерых! И лосиху… Одну…
— По лицензии?
— Ду-у-ура…
И, словно бы в замети
Той, давнишней, зимы, всё во мне напряглось,
Ведь протаял из давнего прошлого в памяти
Сбитый наземь стальною удавкою лось.
Помню непримиримый прищур Волобуева,
Красный снег. Зверь оплыл серой тучей на гать,
И звезда чёрной крови зияла во лбу его —
Топором вырубали рога и, видать,
Не спешили, подонки, не трусили, зная,
Что на звон топора их никто не придёт…
Вырубали рога, с каждым взмахом вгоняя
Обух — в припорошенный созвездьями свод.
(Снег под ними повизгивал, точно магнезия…)
Запалили костёр, так поведала молвь,
И огонь, матерея, с щербатого лезвия
Жадно слизывал окостеневшую кровь,
Багровел и чадил на ветру…
И, похоже,
Слив тяжёлые пальцы свои в кулаки,
Врос в раскисший сугроб Волобуев, и кожу
Натянули на жёстком лице желваки.
…Гнус наглел… А меж тем, обрастая смешками,
В похвальбе неуёмной, смакуя разор,
Шелестел доверительный шёпот мехами,
Да подранков и жертвы считал разговор:
— Ну, так слушай… Мы зазимовали в посёлке,
Да ты помнишь, за базою, на берегу.
Слышал я, там — охо-ота, да, веришь ли, волки
Поджимали — не высунешь носа в тайгу.
Ну, так что оставалось нам? — карты да бражка,
Так и пухли со скуки. А тут, поутру,
Глянь я мельком в окошко — оленья упряжка
У соседнего дома… Я — мигом к «бугру»,
Так и так, мол… должно быть, родня из Угута
К Айваседе… упряжкой… Как хошь, понимай,
Но такие дела, мол, и — раннее утро…
Спит посёлок… И он мне мигает: «Давай!»…
Рад стараться! — я тотчас к упряжке… На ЗИЛе…
Борт откинул… Стоят… Вот потеха была! —
Подхватили олешек мы и погрузили
Вместе с нартами… В кузов…
И выдох: «Дела-а-а…»
— И куда ж вы их?
— Ясно дело, загнали
В мехколонне соседней на мясо — товар,
Ты и сам понимаешь…
— А если б поймали?
— Да поди догони нас! К тому же, навар —
Ящик водки…
— А что же хозяин?
— Подался
За озёра — пропажу искать. До сих пор,
Видно, ищет…
Но тут у палатки взорвался
Чадный рык вездехода и встрял в разговор,
Разом скомкав его… И давнул в мою спину
Дизель жаром, и, спрыгнув с крыла, невысок,
Он прошёл мимо нас, «покоритель», закинув
За плечо невесомый, как видно, мешок.
— Да-а, добытчик, однако… — и так прознобила
Голос лютая зависть, —
ишь, наторговал, —
и заморосило:
— Деньги… Стойбище… Ханты… Продал…
- 1
- 2
- 3
- 4
- 5
- . . .
- последняя (130) »