Соловейчик Симон Ватага «Семь ветров»

Глава первая Поветрие

Мы все приходим в мир новичками, но только редким поколениям выпадает доля прийти новичками в обновленный мир. Давным-давно, когда наших героев еще не было на свете, а будущих родителей их еще смешно было называть будущими родителями, поскольку им было лет по пять, по шесть, в Электрозаводске, в двух часах езды от Москвы, построили клуб с белыми колоннами. Война, говорили эти колонны, действительно кончилась; теперь будем жить хорошо и богато. Не успели в городе оглянуться, как появился Дом культуры с восьмью колоннами, более массивными, а затем и Дворец культуры воздвигли, огороженный с фасада забором из десяти мраморных колонн. Совсем хорошо! Завод, вокруг которого вырос город, варил на всю страну сталь лучших марок, и еще один завод разросся, электроизоляторов, а там и типографию огромную построили — тоже на всю страну типография. Никто в Электрозаводске не работал в каких-нибудь маленьких артелях или на старых заводиках, все здесь гигантское, все — союзного значения, все новое и модерновое, и маленькая городская гостиница всегда переполнена посыльными людьми со всех концов страны — всюду нуждаются в электрозаводской продукции. Такому ли городу не строить дворцы с колоннами? Неизвестно, как украсили бы фасад и тыл следующего общественного здания, сколько бы еще воздвигли колонн на зависть древним грекам, но вдруг настали новые времена, и вместо дворцов с таким же размахом начали строить многоквартирные пятиэтажные кирпичные дома с великим множеством балконов, украшавших даже первые этажи, чтобы не только отдельную квартиру, но и балкон — каждой семье, чтобы всем всего поровну. Электрозаводск быстро обрастал новыми улицами красных пятиэтажек, новыми бульварами, фонтанами, гипсовыми статуями, так что отчасти стал похож на южный приморский город, и уже открытки были выпущены с видами Электрозаводска, благо своя богатая типография есть.

Но тут произошла еще одна перемена: далеко за городской чертой, в чистом совхозном поле поставили первый девятиэтажный дом из побеленных бетонных панелей, изготовленных особым, к тому времени только что изобретенным методом проката. Панели прокатывали беспрерывно, как металл, вставляли в оконные проемы рамы и стекла и везли на новую площадку на длинных прицепах-трейлерах, по две стены на прицепе. Дом поднялся всем на изумление быстро — один на пустыре, белостенный и светлоглазый — не дом, а теплоход. Казалось, он забрел сюда случайно, и ничего не было бы удивительного, если бы он однажды ночью тихо снялся со своего места и уплыл бы куда-нибудь в теплые края. Но никуда, конечно, тот дом-теплоход, гордость электрозаводских строителей, не уплыл, а честно и независимо стоял на пустыре, днем и ночью обдуваемый всеми ветрами, так что не успели еще занять в доме последнюю квартиру, не успели придумать официальное имя новому микрорайону, как городская молва дала ему свое прозвище: Семь ветров. Дом на семи ветрах!

Как всякое меткое слово, прозвище это сразу и навечно закрепилось за новой частью города. Тяжелые машины натаскали сюда сотни прокатанных новым способом стен, крыш, потолков и лестничных маршей, все это было поднято тяжелыми кранами на высоту, уложено в определенном порядке и превратилось в ряды девятиэтажных длинных корпусов; ряды образовали улицы и проспекты, и стали заворачивать сюда автобусы и троллейбусы; и давно уже кварталы закрылись от ветра, а все говорят: «Вы где квартиру получаете? На Семи ветрах?» И в автобусе сплошь да рядом услышишь: «Вы на Семи ветрах сходите?» А что касается ребят из нового района, то уж тут и сомнений быть не может: их иначе и не называли, как «семьветровские».

Неуклюже, конечно, да что делать? Когда людям дают имена и прозвища, их не спрашивают, нравится им или нет.

Пришлепнут, и ходи! Семьветровские вообще вырастали в окружении новых и замысловатых слов: не в отдельных квартирах они жили, а в малометражках, не в детский садик ходили, а в комбинат, летом бегали купаться не на речку, не на озеро, не на пруд и не на запруду, а на водоем неясного происхождения. Да ладно — слова, что слова?

Пусть будет и водоем, была бы вода в нем чистая и глубокая. Но ведь за новыми словами и жизнь новая. Семьветровские ребятишки подрастали в годы, когда решительно все обновлялось, все было новым не только для них самих, но и для их родителей. Новые дома, новые соседи, новая мебель, новые телевизоры, новые деньги. И все надо достать, и все устроить, и все приладить, чтобы не хуже, чем у людей, было.

Так получилось, что в новых квартирах на Семи ветрах и в других подобных этому районах во всех городах росло самое первое — посчитайте, подумайте! — самое первое поколение в истории страны, которое в детстве не знало нужды. Ни в чем! Вырастали ребятишки, никогда не бывшие голодными, разутыми, раздетыми, бездомными, не жившие в тесноте, не видавшие нищего или нищету. Нищих в Электрозаводске отродясь не было, а если кто и протянул бы руку, так, пожалуй, ему никто бы и не подал милостыню, потому что все забыли давно, как это делается.

Всё есть у ребят из Семи ветров!

Но ведь так не бывает, чтобы все было. Кое-чего семьветровским недоставало, хотя никто этой недостачи долгое время не замечал.

Бегло сравним детство семьветровских с детством их родителей. Родители росли в деревне или в коммунальной квартире, под негласным надзором множества родных, знакомых и соседей. Никуда ты не денешься, весь на виду, в доме ли, во дворе ли. А дети их — сами по себе, никому не известные. Шастают пацаны по Семи ветрам, — а чьи они? Ивана ли Петровича? Сергея ли Васильевича? Кто их знает! И они никого не знают, все для них чужие, без имени-отчества — стоит ли бояться чужих дядек? Никого они и не боятся, любому надерзят. Повадились стекла бить в проходивших электричках, и однажды электричка остановилась, выскочил к ним машинист — так что же они, наутек пустились? Нет, так и стояли компанией, хладнокровно машиниста поджидая: что скажете, дядя? Стекла бить нехорошо? А мы били? А вы видели?

Родители семьветровских, как уже говорилось, в нужде поднимались, а госпожа Нужда — строгая гувернантка.

Одних закаляет, других ломает, но присматривает за всеми, никого без внимания не оставляет. Голод гнал прежних ребятишек в дом, мелкая домашняя работа к дому привязывала, и зарабатывать начинали они в пятнадцать шестнадцать лет. Без отцов росли, отцы — на фронте, да и немногие вернулись-то. А у этих — вольная вольница, целыми днями где-то пропадают, и уже в школу ходить стали, а все их в дом не загонишь: отцы и матери на заводе, а дедушки и