Точно это идет откуда-то извне.

Я не знал, как еще описать то, что произошло, ту фигуру в дожде.

— Да, верно, я думаю. Послушай, я хочу записать альбом. Эти песни и еще несколько новых. Я думаю, у нас появился шанс…

Он прижал ко рту костяшки пальцев.

— Записать пластинку — это кое-что значит. Мы немного повыступаем, просто, чтобы привлечь внимание. Когда Стив сказал, что уезжает, я подумал о тебе. Нам нужно более тяжелое звучание. Согласен?

— Да. Но один басист не сможет это обеспечить. Я хочу сказать, что буду рад поучаствовать, но, может быть, тебе нужен другой лидер-гитарист, который возьмет контроль над музыкой, пока ты поешь. В принципе ты хорошо играешь, но…

— Технически я дерьмо. Мартин сказал, что ты всегда был честен. Бестактный ублюдок, как он выразился. Послушай, мне нужна практика, да. Но я знаю, какой звук мне нужен. Здешние гитаристы-виртуозы, все как один, хотят быть долбаными Джимми Пейджами. А мне нужны музыканты, а не герои.

Он посмотрел на меня с такой болью, что стало ясно, что и он не желает быть героем. Не было смысла пытаться разглядеть что-то в нем. Он не был прозрачным.

Мы продолжили пить во время выступления разогревающей электронной команды. Они были полным дерьмом, но мы молчали, пока они не закончили. Люди, болтающие на концертах, ничуть не лучше тех, кто треплется в кино. Их нужно выволакивать в темный коридор и душить, молча. Карл пил чистый «Бушмилс», а я — «Владивар», поскольку ничего лучшего не было. В переполненном баре было тепло, лед таял в стакане быстрее, чем ты успевал допить.

Во время перерыва мы говорили о репетициях и записи. У меня остались смутные воспоминания о студийной работе, поспешной и суетливой из-за минимального бюджета; полученных денег мне хватило на то, чтобы заплатить за пару месяцев за квартиру, но серьезного контракта получить так и не удалось. Карл не производил на меня впечатления коммерчески успешного типа, несмотря на его талант. Тяжело — работать и не получать за это ни гроша. Я отбросил свои сомнения и позволил атмосфере концерта поглотить меня.

«Свободный жребий», похоже, играли ту же программу, что и год назад, сложно сказать. Вокалистка шептала и визжала клаустрофобическим сдавленным голосом, в то время как группа выдавала плотный, ударный шторм. «Строки мертвы, экраны пусты/ Ты лишь себя благодари». Она была бледная, с крашенными черными волосами и темно-синими глазами. Я не мог понять, сколько ей лет. Ударник, ее бойфренд, полностью соответствовал той разновидности готик-панка, что она пыталась создать, но пара гитаристов похоронила все под тупым покровом металла. В конце она замерла на месте с закрытыми глазами, позволив остальным кружить вокруг ее молчания. Никакого продолжения на бис не последовало.

Было всего лишь десять тридцать. Часть публики осталась выпивать, и через несколько минут «Свободный жребий» присоединились к нам. Пока ударник покупал напитки в баре, Дайан подошла к нам с Карлом.

— Привет, дорогой. — Она коротко поцеловала Карла в губы. Вне сцены в ее голосе слышался явный бирмингемский акцент. — Кто этот милый юноша?

— Это мой новый басист, — ответил Карл, слегка подчеркнув слово «мой». — Он играл в «Голубом Нигде». Но они… эээ…

Дайан улыбнулась мне. У нее были отличные, хотя довольно крупные зубы.

— Что, блюзовый музыкант, Карл? Твой новый альбом станет «Джазовой Одиссеей» ^[2]?

— А твой превратится в «Понюхать перчатку» ^[3]?

Нам всем это показалось ужасно забавным. От алкоголя иногда такое случается. Дайан пожелала Карлу удачи и направилась в бар, где ее ждал длинноволосый юнец с двумя пинтами устрашающе темного пива. Карл осушил двойную порцию виски одним медленным глотком, вздрогнул и сказал: «Пошли».

Снаружи здания выглядели куда древнее, чем прежде. Луна светила так ярко, что облака, казалось, проплывали позади нее. Мы шли вдоль канала под бледным светом фонарей по отреставрированной дорожке. Вода, казалось, ничего не отражала. Над нами пьяные юнцы в белых рубашках смеялись и спорили с какой-то бессильной жестокостью, точно медные трубы.

— Я когда-то встречался с Дайан, — сказал Карл. — Мы все еще близки. Она слишком хороша для этой группы. Но она хочет делать нойз. Звук конфликта, борьбы. Диссонанс. Мы все этого хотим. Ты согласен?

— Ну, может быть. Но все равно они дерьмово играют.

Мы шли под главным мостом, такси неслись по Брод-стрит над нашими головами. Здесь же, внизу, было тихо и спокойно. Я посмотрел на пристань, заполненную неповоротливыми баржами и моторным лодками, высокое фабричное здание с рекламой ночного клуба Бобби Брауна, нарисованной на стене.

— А с кем ты теперь?

Он повернулся, уставившись на меня своими холодными глазами.

— Не знаю. Ни с кем всерьез, но… — Он покачал головой. — А, неважно. А как насчет тебя, Дэвид?

Если он говорил с Мартином, то наверняка все обо мне знает. Мартин, он такой. Но я рассказал ему об Адриане, дизайнере-графике, с которым я жил до начала лета, он бросил меня ради наглого американца, игрока в бридж. Но мне все еще было больно из-за того, что я долгие месяцы старался верить его обещаниям. Нечестность, фальшивая демонстрация искренности, отчаяние, пустые бутылки… на самом деле скучная история.

— Я мог бы понять с самого начала. О душе человека можно узнать по его коллекции записей. Адриан — это «Дженезис». И Майк Олдфилд.

— Черти что, — Карл и в самом деле был шокирован. — Ну, по крайней мере, тебе не придется вспоминать о нем всякий раз, когда ты идешь в паб. Он приехал из маленького городка?

Я с удивлением кивнул.

— Должно быть, что-то вроде Стоурбриджа, где я вырос. Люди помешаны на своем детстве, должно быть, это какая-то чисто английская причуда. — Он положил руку мне на плечо. Мы стояли под мостом, канал под нами был затенен заводскими зданиями, воды не было видно. — Ты замерз?

Я понял, что дрожу. Он осторожно обнял меня. Я чувствовал запах виски в его дыхании и табака от прокуренной в клубе рубашки.

— Карл. — Я почувствовал влажный камень у себя за спиной. — Не делай этого из желания быть добрым со мной.

Его руки гладили меня по спине и плечам. Легкий запах гниения доносился от стены, похожий на запах деревянной беседки или леса после дождя.

— Нет, — сказал он. — Я делаю это потому, что хочу. Я не буду, если ты не хочешь.

Я ничего не ответил. Через несколько секунд он обнял меня за шею и поцеловал. Наши рты слились. Его язык исследовал мой рот, задавая вопросы.

Брод-стрит была заполнена народом: переменчивая, бесцельная масса юнцов в поисках такси, ночных клубов или хорошей драки. Мы с Карлом осторожно двигались к