мгновенно рассвирепел, схватил строптивца за волосы, гаркнул:

— Я тебе голову отрежу!

И осекся: на него упала тень всадника. Поднял голову — Траванкор. Вездесущий Траванкор. Его видели в десятках мест на поле брани, и везде он появлялся вовремя. Спасал от неизбежной гибели, направлял людей туда, где они были, необходимы, успевал подставить щит под смертоносную стрелу или меч под падающий на воина удар вражеского клинка.

Теперь он вновь возник возле того, кому требовалась помощь.

— Эй, стой! — Траванкор повелительно поднял руку. — Что это ты делаешь? Я не сражаюсь с детьми. Давай-ка его сюда…

Сидя за спиной полководца, Ширван въехал в Патампур. В крепости есть у мальчишки верный друг — Рукмини. Когда-то этот ребенок помогал девушке переносить печали плена; теперь настала очередь Рукмини помочь своему прежнему дружку. Да и Светамбар Ширвану обрадуется. Все-таки некоторое время конь принадлежал ему.

* * *

Когда статуя Кали упала и рассыпалась на куски, Конан подбежал к ней. Он искал тело Гаури. Он не верил, что девушка могла сгореть. Если бы она посвятила себя темным силам — тогда она, несомненно, погибла бы вместе с духом, который завладел ее плотью. Но Кали проделала свой дьявольский трюк, не спросив у Гаури согласия. И, значит, остается хотя бы малая возможность того, что Гаури осталась жива.

И точно! Из развалин послышался стон, и оттуда, с трудом опираясь на локти, выбралась девушка. Она была почти совершенно обнажена, ее волосы обгорели, веки покраснели от жара, губы растрескались.

— Боги! Конан! — прошептала она, когда киммериец наклонился над ней.

Северянин бережно поднял ее на руки.

— Гаури, — сказал он и пригладил ее волосы. — Ну вот, ты и вернулась.

Она удивленно заморгала.

— Что значит — «вернулась»? Где же я была? И как здесь оказалась?

— Долгая история, Гаури… Главное — теперь ты в безопасности… — Киммериец отнес ее в сторону от горячих руин и уложил на прохладную траву. Затем оглянулся. Ему что-то почудилось…

— Что случилось? — настойчиво спрашивала его девушка. — Почему я здесь, с тобой, да еще в таком виде?

— В тебя вселились злые духи, Гаури, — сказал Конан серьезно. — Мне пришлось сражаться с тобой. Я боялся, что повредил тебе, но ничего другого поделать было нельзя. Любой ценой требовалось освободить тебя от дьяволицы, иначе она вырвалась бы в мир людей и причинила много зла… Это долгая история. Если ты поедешь со мной, у нас будет время обсудить подробности.

— Поехать с тобой? — Гаури удивлялась все больше и больше. — А куда ты направляешься?

— На юг Вендии — для начала. Потом, может быть, в Кхитай. А может, вернусь к морю Вилайет. У меня остались там интересные дела… — Конан отвечал рассеянно и все время озирался по сторонам.

Гаури сердито нахмурилась:

— Куда ты смотришь?

— А? Да так Мне чудится… одна любопытная штука. Давай-ка вместе глянем.

Он подошел к развалинам и палкой начал оттаскивать в сторону камни. Так и есть, блеснуло золото! Ему не почудилось. Гаури, опустившись на колени, помогала варвару изо всех сил. Теперь, когда дьяволица оставила тело девушки, сил у нее стало гораздо меньше.

Они отвернули еще несколько камней, и перед ними открылась сокровищница храма.

— Вот это да, — воскликнул Конан. — Пожалуй, у меня пропала всякая нужда штурмовать Калимегдан. Все чего я так хотел, находится прямо у меня перед носом.

— А ты не боишься проклятия? — боязливо спросила Гаури.

Киммериец засмеялся.

— Да я сам — ходячее проклятие! Нет, Гаури, я не боюсь мертвых демонов. Особенно — тех, кого отправил в ад собственными руками.

— Кали — богиня, не демон, — серьезно произнесла Гаури.

— У Кали очень много сущностей, — сказал Конан. — И одна сущность часто не знает, что поделывает другая. Так ты поедешь со мной, Гаури?

Девушка задумалась.

— Мне трудно решиться вот так, сразу, изменить свою жизнь, — призналась она.

— Твоя сестра выходит замуж за правителя Патампура, — сказал Конан. — Твой брат, когда злые чары оставят его, — а я думаю, это уже случилось, поскольку демоницы больше нет среди нас, — просто мальчик. Он вырастет и станет воином. Что ты будешь делать?

— Наверное… выйду замуж, — неуверенно произнесла Гаури.

— За кого? Человек, которого ты любила, мертв… — жестоко произнес Конан.

Гаури заплакала.

Конан провел ладонью по ее щеке.

— Не стоит. Он был одним из лучших, с кем сводила меня судьба, и сейчас, несомненно, мой бог Кром уже наливает ему полную чашу хмельного меда… Поедем со мной, Гаури! Если ты не захочешь, я и пальцем к тебе не прикоснусь… Впрочем, пока в твоем теле обитала демоница, мы с тобой не раз… гхм…

Гаури густо покраснела, а киммериец оглушительно захохотал.

— Это правда? — выговорила наконец девушка.

Конан пожал плечами.

— Что считать правдой? На этой земле очень много странного творится, дорогая Гаури. Можешь считать правдой то, что тебе больше по сердцу. Так ты поедешь со мной? Спрашиваю в последний раз.

— Да, — сказала девушка.

— Отлично! — воскликнул Конан. — В таком случае, помоги мне увязать все эти блестящие штучки в большой узел.

— А что я надену? — спросила Гаури. — Я думала, ты отдашь мне свой плащ.

— Нет, в плаще поедут наши с тобой драгоценности… А тебе придется покрасоваться голенькой. Пока мы не приедем куда-нибудь, где можно будет купить для тебя приличную одежду: щит и шлем. Щитом ты можешь прикрывать…

Он не договорил: Гаури со смехом ударила его кулачком в бок.

* * *

Разбитый, опечаленный, Аурангзеб сидел в походном шатре в двух переходах от Патампура. Смотрел на своих воинов и не видел их. Плавал мыслями далеко-далеко…

Сил у него не оставалось. Не хватало их даже на то, чтобы обдумывать: как поступать дальше. Уходить? Задержаться и попробовать закрепиться? Собрать новое войско и вернуться? Хотелось закрыть глаза и заснуть на солнышке, как это делают старики… Но Аурангзеб не мог позволить себе этого. И продолжал оставаться неподвижным, сосредоточенным, хмурым. Пусть люди видят, что владыка погружен в думы, — людям этого зрелища довольно, чтобы не бунтовать и не разбегаться.

Он все-таки задремал — с открытыми глазами. На мгновение он погрузился в сон, и в этом сне виделось ему, будто он — орел, взирающий на степи свысока, и все ему видно далеко-далеко: и селения, разбросанные вдоль извилистой реки, и холмы, поросшие зеленым кустарником, и пасущиеся стада, и мчащиеся по пригибающейся траве табуны лошадей, и густые заросли, и белые стены древних городов… Все-все ему видно… И понял он, как безумно любит эту землю,