науке так же велики, как и умение обращаться с приборами. Лишь много лет спустя я понял, что он не имел никакого научного образования, но тогда всякий белый человек казался мне великим знатоком науки.

Вдохновленный своим успехом в собирании часов и наладке кинопроектора, я осмелел и решил попытаться понять устройство машины. Человека, в обязанности которого входило обслуживание нашего автопарка, звали Лхагпа Церинг; это был лысый парень, чья раздражительность стала притчей во языцех. Если, работая под машиной, он случайно ударялся головой о какую-нибудь деталь, то приходил в такую ярость, что бился об нее снова. Я подружился с ним, и, занимаясь починкой мотора, он позволял мне немного изучать его, а иногда даже учил вождению.

Однажды я угнал один из «Аустинов» и в одиночку отправился на прогулку, но довольно быстро попал в аварию, разбив при этом левую фару. Я был очень напуган, ожидая, что скажет Бабу Таши, второй человек, ответственный за автомобили. Поэтому я решил заменить фару, но запасная была из прозрачного стекла, а разбитая — матовая. По некотором размышлении мне пришло в голову покрыть стекло расплавленным сахаром. Мне так и не довелось узнать, обнаружил ли Бабу Таши поломку. Впрочем, он никогда меня не наказывал.

Одна из научных областей, в которой Харрер оказал мне большую помощь, — география. В моей личной библиотеке насчитывалось несколько томов истории Второй мировой войны на английском языке. В них детально описывалось участие в войне множества наций, включая японцев. Мои успехи с запуском кинопроекторов, починкой часов и вождением автомобиля в некоторой мере показали мне, что такое наука и технология. На гораздо более серьезными событиями, произведшими на меня огромное впечатление, стали государственные визиты в Китай в 1954 и в Индию в 1956 гг., состоявшиеся после того, как я в возрасте 16 лет приступил к управлению Тибетом. К тому времени китайская армия уже вторглась в пределы моей страны и начались длительные, очень трудные переговоры с китайским правительством по достижению компромисса.

Во время первой зарубежной поездки, состоявшейся, когда мне еще не исполнилось двадцати лет, я побывал в Пекине, где встречался с председателем Мао, Чжоу Эньлаем и другими лидерами китайского коммунистического режима. Входе этого государственного визита состоялись посещения сельскохозяйственных кооперативов и крупных коммунальных предприятий, таких как гидроэлектростанции. В этой поездке я впервые увидел не только современные города с их мощеными улицами, но также встретился с настоящими деятелями науки.

В 1956 г. я посетил Индию, чтобы принять участие в проходившем в Дели праздновании 2500-летия Паринирваны Будды. Индийский премьер-министр Джавахарлал Неру стал моим советчиком и другом, а позднее в качестве хозяина принял меня в изгнании. Неру был большим поклонником науки, он видел будущую Индию как индустриально и технологически развитое государство. По окончании официальной части празднований мне была предоставлена возможность посетить различные уголки Индии — не только места паломничества, такие как Бодхгайя, где Будда обрел окончательное просветление, но также крупные города, индустриальные комплексы и университеты.

Именно тогда я впервые встретился с духовными учителями, которые искали методы интеграции науки и духовности, таких как члены Теософского общества в Мадрасе. Теософия представляет собой важное духовное движение XIX и начала XX вв., последователи которого стремились к синтезу всего человеческого знания: восточного и западного, религиозного и научного. Ее основательницы, Елена Блаватская и Анни Безант, долгое время прожившие в Индии, были представительницами западной цивилизации.

Но еще до этой поездки я начал понимать, что технология фактически представляет собой плод, или форму проявления особого понимания мира. А основу этого понимания образует наука, которая, в свою очередь, является особым способом изучения мира; знание, проистекающее из такого метода исследования, и лежит в основе этого понимания. Итак, если поначалу мне были больше всего любопытны различные технологические изделия, то теперь первоочередным интересом стали методы научного исследования, а не просто механические игрушки.

Беседуя о науке с различными людьми, и прежде всего с профессиональными учеными, я обнаружил поразительное сходство научного подхода с теми методами анализа, которые применяются в буддизме. Согласно научному методу исследования, как я его понимаю, мы исходим из наблюдения определенных явлений материального мира, затем переходим к теоретическим обобщениям, на основе которых делаются предположения о том, каковы должны быть результаты, если мы станем воздействовать на феномены тем или иным образом, а эти предположения, в свою очередь, проверяются в ходе научного эксперимента. Если эксперимент был правильно проведен и может позже быть повторен другими независимыми исследователями, то представления, лежащие в его основе, становятся частью всего научного знания. Если же данные правильно проведенного эксперимента противоречат некой теории, то такая теория подлежит пересмотру, поскольку первичным является эмпирическое наблюдение феноменов. Итак, наука движется от первичного эмпирического опыта через концептуализацию, основанную на логических рассуждениях, и заканчивается новым эмпирическим опытом, цель которого — подтвердить достоверность понимания, достигнутого разумом. Долгое время я находился под глубоким впечатлением от увиденного сходства между такой методологией научного подхода и тем, что я изучал в процессе своих философских штудий и медитативной практики.

Хотя буддизм развивался как религиозная система со своими специфическими священными писаниями и ритуалами, строго говоря, авторитет священных текстов в буддизме не может превалировать над пониманием, основанным на рассуждениях и эксперименте. Ведь и сам Будда в одном своем знаменитом высказывании занижает авторитет текстов, содержащих даже его собственные слова, призывая последователей не признавать их истинность из одного лишь почтения к нему. Он советует своим ученикам самим проверять истинность его слов и его учения, подобно тому, как ювелир с помощью различных искусных методов исследует подлинность золотого слитка. Таким образом, в отношении истинности того или иного утверждения буддизм придает наибольшее значение опыту, затем рассуждениям и в последнюю очередь священному писанию. Великие мастера Наланды, буддийского университета Индии, традицию которого унаследовал и тибетский буддизм, руководствуясь этими