Лора АндроноваФелидианин
Мирта появилась на сто седьмой день около десяти часов утра. Зашелестели опавшие листья, скрипнули переброшенные через канаву мостки. Я знал, что это она, но все равно вышел из укрытия и, прячась в тени разросшегося за лето дикого винограда, следил за ее приближением.Я ждал.Я ждал этого момента так долго, что иногда считал его свершившимся. Слова, которые я должен был сказать, давно выросли, вызрели во мне, они нетерпеливыми горошинами перекатывались под языком, тревожа, мешая.Я должен объяснить все: где я пропадал эти месяцы, почему не мог появиться раньше. Рассказать, как надеялся, как искал ее.Мирта.Мир-та. Мир. Та. Имя-придыхание.Она не изменилась: те же черные, стриженные короткой щеточкой, волосы, подростковые неуклюжие движения, беспокойные глаза. В пальцах тлела сигарета.— Ты так и не бросила, — пробормотал я. Странно, что я подумал именно об этом, хотя никогда ничего не имел против курения.На ее левой руке, на тыльной стороне ладони, был шрам — тонкий, четкий, как от пореза стеклом.Возле забора Мирта остановилась. Я подался ей навстречу.«Сейчас, — грохотало в висках. — Сейчас, сейчас…»Тень виноградных листьев падала мне на лицо, холодила щеки и лоб. Я не дышал, ловя каждое ее движение, впитывая горьковатый табачный запах. Сердце не билось. Его просто не было — только пустой, ожидающий могильный провал.Стоявшая на дороге Мирта — уже такая близкая — оглянулась, посмотрела на часы и пошла дальше — к видневшим-ся за деревьями кирпичным пятиэтажкам. Ее силуэт в темной аллее все удалялся и удалялся, пока не скрылся совсем.До последнего мгновения я был уверен, что она меня заметит. Почувствует, что наблюдаю за ней, поднимет голову и заглянет мне в глаза. Я твердо знал, что связывавшие нас нити не дадут ей пройти мимо.Всем нам свойственно ошибаться.Я не знаю точно, что случилось потом. Угольный смерч окружил меня, подхватил и понес за собой — вниз, в беспамятство. Я что-то кричал, но слова растворялись и утекали прочь — прозрачные, беззвучные. Я падал.Падал……Когти царапнули ладонь — раз, еще раз. Острые зубы коснулись шеи, мочки уха. Боль была ощутимой, она вцепилась в меня колючей лентой, обхватила и вытянула на поверхность.Когда черный рой немного рассеялся, я выбрался на ступеньки беседки. Солнце еще висело низко, едва просвечивая сквозь сосновые стволы. На выложенной красноватой плиткой дорожке лежали полосы теней. Влажно пахло землей. Я встал и облокотился на перила, любуясь своим воинством.Кошки сидели ровным полукругом и, не мигая, смотрели на меня. Зет, Генри, Булка, Шарлотта и Петька — не слишком многочисленная армия. Пока не слишком.Из-за угла выглянула трусиха Маша, настороженно повела носом.— Что? — спросил Зет.Он был рыжим, тощим и всегда казался встрепанным. Булка метанула хвостом по асфальту.— Что?Генри чихнул. Шарлотта и Петька не осмелились даже пошевелиться.— Следить. — Я был самим спокойствием — холодным, непоколебимым, бездонным.Сидевший у меня на руках Бормот согласно заурчал. Глаза Зета заискрились азартом.— Кто?Маша нерешительно приблизилась. Села возле Шарлотты.— Кто? — повторила Булка.Она была старой, но продолжала цепко держать власть над Ветвью. Зет недовольно дернул ухом, но не посмел отвести взгляд.— Вот. — Я показал им Мирту, дохнул ее запахом. Раздалось шипение.— Тихо. — Краем глаза я заметил еще несколько кошачьих спин: Дру, Киля, Асик и кто-то безымянный.Прихрамывая, подбежал Мышур. Фыркнул на шарахнувшегося в сторону Петьку. Глянул на меня, спрашивая, Я подождал, пока соберется дюжина, и повторил приказ:— Следить. Мирта. Показывать. — Моя рука скользила по шерсти Бормота. — Вперед.Они сорвались с места — белые, черные, пестрые, коричнево-серые. Волной заполнили узкую дорожку, обогнули поваленный бурей клен и распались на несколько стаек, Я смотрел им вслед, думая о Мирте.Все могло бы быть по-другому, если бы она не прошла мимо меня, как мимо пустого места.Все могло бы быть по-другому.Все могло бы быть……Мирта резко сбросила скорость, повернула направо и притормозила у обочины. Опелёк наш — ветеран многочисленных походов и дальних поездок — жалобно всхлипнул, звякнул чем-то и неохотно остановился.— Что такое? — спросил я. Мирта хитро улыбнулась.— Сейчас увидишь, — сказала она. В ее тоне я различил знакомые хулиганские нотки и мысленно застонал.— Может, поехали?— Нет. Ты должен это видеть.— Мы ведь и так опаздываем…— Вот именно, что «и так». Три минуты! Всего три минуты!Я вздохнул.— Ладно.Мирта покосилась в зеркало заднего вида.— Идет, идет!Я снова вздохнул и обернулся.— Видишь? — Голос Мирты звенел сдерживаемым смехом. — Вот бывают же…Через дорогу, кряхтя и что-то бормоча, брела всклокоченная, невероятно толстая женщина в вязаном, едва сходившемся на ней халате. Еe босые ноги сочно шлепали но асфальту.— Человек-копна, — выдала Мирта и саркастически поджала губы.Я пожал плечами. «Хоть копна, хоть сугроб — если мы задержимся здесь еще минут на пятнадцать, на концерт можно будет уже не ехать».— Все? Посмотрели? Двигаемся дальше?Рот Мирты округлился правильной буквой «о». Она выключила радио, и в машину вкрался шум протекавшей за деревьями реки.— Давай ее напугаем!— А давай не будем? — я старался говорить мягко.— Может…— По-моему, не стоит.— Будем! Очень быстро! — решила Мирта. — Просто сиди тихо! Ну пожалуйста…Я откинулся на спинку сиденья и закрыл глаза. Перечит: не было смысла — это только отдалило бы отъезд.Женщина в халате приближалась. Она шла широкой тяжелой походкой, уверенно переставляя ноги, вдавливая, впечатывая каждый шаг в землю. В ее похожих на бревна руках был матерчатый сверток, показавшийся мне очень маленьким.— Ну и туша! — восхищенно прошептала Мирта. Толстуха по краю обошла высыхающую лужу и оказалась за машиной.— Глаз, глаз, — услышал я. — Дурной глаз. Рябой.— Еще и сумасшедшая.— Не надо ее трогать, а?— Тихо!— Глаз… Проклятый глаз. — Женщина то ли всхлипнула, то ли рассмеялась. — Подвела меня твоя мамка. Ох подвела.Шлепанье ног раздавалось совсем близко.— Ничего… Вода все смоет. Все унесет. Проточная вода. Мирта нашла мою руку и предупреждающе сжала. Ее пальцы были горячими, влажными.— Заберет в себя…На стекло упала тень, и одновременно с этим я услышал тоненький, едва различимый писк. Сверток в руках женщины зашевелился, завозился, из складок ткани выскользнул куцый хвостик.— Господи, — вырвалось у меня, — котенка топить несет.— Очень хорошо, — выдохнула Мирта. — Чудесно.Ее