цвели в ящиках белые тюльпаны, его глаза, наконец-то, поменяли цвет, и Айком, нехотя, разрешил доступ.

К разочарованию Фила, графический поиск ничего не дал. Ни фотографии, ни видеоизображение Серебристого Пса ни разу не попадали в интернет. Факт по нынешним временам невероятный. Он сжал фигурку в кулаке, чувствуя, как перетекает в нее тепло его тела. Завтра нужно зайти к Насте и попытаться выяснить все, что ей известно.

При мысли о девушке, Фил ощутил жжение в груди. С того момента, как фигурка коснулась его руки, чувство к скандинавской принцессе получило название — емкое название из шести букв. Настя больше не была для него размытым пятном света, затмевавшим все образы в голове. Она превратилась в живую девушку с большими карими глазами и потоком золотистых волос, вздернутым носом и совсем чуть-чуть выступающими вперед верхними зубами. Ей нужна помощь. Фил чувствовал это. Он должен защитить ее!

Как просто разобраться в себе, когда можешь думать словами.

На следующее утро гимназия встретила его волной горя и тревоги. Филипп едва не скатился кубарем с лестницы. Чужие ощущения, нахлынув неуправляемым потоком, вызвали головную боль и приступ тошноты. На подгибающихся ногах он шагнул к стеклянным дверям, и те разъехались перед ним, впуская в просторный холл.

Для утра в нем было непривычно тихо и сумрачно. Бордовые занавески на окнах впервые, насколько помнил Фил, оказались опущены. Учителя и гимназисты приглушенно переговаривались, стараясь не повышать голос. Из толпы слышались всхлипы. Старшеклассницы шмыгали носами и размазывали тушь по мокрым от слез лицам.

С противоположной от входа стены, между голубым глобусом в человеческий рост и рядом металлических шаров, подвешенных на тонких тросах, чтобы наглядно демонстрировать гимназистам принцип передачи энергии, смотрели две фотографии. Смутно знакомого парня, кажется, из Настиной параллели, и Светы Анохиной — одноклассницы Филиппа. Траурные рамки, свечи, гора роз и гвоздик — все это говорило о том, что ребят нет в живых.

— Господи, как же это…

— Такие юные…

— Бедные родители…

— Саха нормальным парнем был, без заскоков…

Слушая обрывки разговоров, Фил незаметно для себя оказался рядом с Аллой Алексеевной, миниатюрной, круглолицей женщиной. Она работала в гимназии завучем по творческому развитию. Возле нее стояла жилистая девушка со слегка раздвоенным кончиком носа. Квадратные очки и стянутые в пучок волосы наводили на мысль о муже, детях и солидном трудовом стаже. На первый взгляд, школьному психологу Анне Николаевне Гулько можно было дать тридцать с хвостиком. Но на деле ей едва-едва исполнилось двадцать четыре года. Чтобы выглядеть старше, она то и дело приправляла речь словами, вроде, «сензитивность» и «конгруэнтность».

— И как это могло случиться? — Испуганно спросила Алла Алексеевна.

— Не понимаю. Саша казался совершенно нормальным. Никаких признаков фрустрации. — Гулько нервничала. Фил чувствовал, как колотиться ее сердце и потеют ладони. Со школьного психолога за смерть учеников будут спрашивать в первую очередь. — Света, конечно, входила в группу риска, но я думала, что все давно позади. Господи, кто бы мог предположить, что они покончат с собой. Выбросятся из окна…

Психолог подозрительно покосилась в сторону Фила, но узнав аутиста, перестал его стесняться.

— Их же нужно постоянно наблюдать! Сами знаете, какие у нас дети учатся! Гении. У них не может не быть проблем с психикой.

— Алла Алексеевна, это вы мне рассказываете? Со Светой я только вчера разговаривала. Поверьте, она и не думала о суициде.

— Не думала, а с собой покончила! Знаете, что меня смущает? — Завуч по внеклассной работе понизила голос, и Филу пришлось напрячь весь свой слух, чтобы ее расслышать. — Все эти странные совпадения. Оба выбросились с шестнадцатого этажа. Практически, в одно и то же время — около половины второго дня. При этом они даже не общались друг с другом! Очень странно…

Фил не стал ее дослушивать. Способность мгновенно сопоставлять факты, заставила его выскочить из гимназии и броситься к ближайшей автобусной остановке.

Шестнадцатый этаж. Половина второго. Настя! Не ходи он за девушкой, словно привязанный, на стене гимназии висело бы сейчас не две, а три фотографии. Надо срочно с ней поговорить. Уроки подождут.

Тарас

Если у тебя есть собранный вручную байк с объемом двигателя в тысячу кубов и динамиками на пять киловатт, то любая дорога, даже Ленинградское шоссе, превращается в Хайвэй. Садясь на своего зверя, Тарас чувствовал себя легендарным Ангелом ада, который плевал на бога и черта, дождь и ветер, гаишников и округлившийся живот. Последний самым наглым образом нависал тугой волной над ремнем кожаных брюк, купленных в комплекте с байком по случаю окончания очередных выборов.

Выборы в жизни Тараса случались не реже, чем раз в полгода. Тогда он на месяц, а то и два, перебирался в штаб кандидата в мэры или депутаты и садился за написание торжественных речей, программ по улучшению жизни населения, слезливых писем пенсионерам, детских сказок в главной роли с будущим слугой народа и поздравительных открыток.

Была у Тараса одна особенность — он без труда понимал, что нужно клиенту. Потом отключал голову, и писал строки, от которых домохозяйки рыдали, а мужики звали кандидата пить с ними водку. Сам спичрайтер считал, что обещая с три короба, главное — не стесняться. Не спрашивать себя: сможет ли клиент выполнить хотя бы половину? Например, вернуть Севастополь с Аляской в состав России? Как говориться, тактика — не нашего ума дела. Мы — стратеги. Наверное, поэтому, его регулярно звали на новые проекты и платили столько, что он смог купить себе немного потрепанный, зато укомплектованный по высшему разряду байк.

Правда Бывшая утверждала, что его зверь похож на стиральную машину, к которой приделали руль и колеса. Но на то она и Бывшая. Зато двенадцатилетний Васька при виде сверкающего чудовища округлял глаза, открывал рот и переставал подавать признаки разумной жизни. Как бандерлоги, загипнотизированные танцем Каа.

Тарас, в джинсовой жилетке поверх черной косухи и бандане защитного цвета катил по Ленинградскому шоссе. Оно, конечно, не Хайвэй, но это даже ничего. Что нам чужие Хайвэи? Если верить навигатору, до Левиного дома оставалось два с половиной километра.

Лена открыла не сразу. Тарасу пришлось долго ждать, пока за хромированной дверью зашаркают домашние тапочки. Глазок на секунду погас, пока хозяйка квартиры разглядывала гостя, и, наконец, звякнул замок.

Смерть Левы не сильно отразилась на внешности его вдовы.