лет истории планеты сопровождались бумом финансовых технологий; люди толком не успевали освоить старые инструменты, как появлялись новые, более совершенные. Создание фундаментального труда, описывающего процессы развития частного банкинга, пусть в отдельно взятой России, было делом почти немыслимым. Но Знаев верил, что сумеет добраться до финиша.

Польза от его книги будет несомненной. Книга, подобно «Алхимии финансов» Сороса, займет место на полке всякого неглупого амбициозного клерка. Теоретический, однако, живо написанный труд, посвященный основным принципам и приемам сбережения чужих денег. Нет, не «чужих» — всех, сколько их есть; деньги принадлежат человечеству в целом, что может быть очевиднее? Про это и книга. Капитал есть не что иное, как кот, гуляющий сам по себе, он меняет одного хозяина на другого по собственной воле, повинуясь зову природы; его невозможно приручить.

Сосредоточившись на такой парадоксальной, но неопровержимой предпосылке, Знаев на протяжении получаса медленно присоединял слова, одно к другому, — сначала в голове, затем в виде знаков на экране монитора, пока не составил очередной крепкий абзац и не ощутил слабость и головную боль. Устал. Нет занятия тяжелее, чем рожать мысли.

Распечатал, перечитал с листа — понравилось. Пробил дыроколом отверстия, раскрыл папку, перевалил увесистую стопу бумаги справа налево (испытав секундный прилив совершенно детской гордости), разъял зажим, подшил новый лист в конец. Перевалил обратно, слева направо. Бросил взгляд на первую, уже с загибающимися грязными углами, страницу: на эпиграф, найденный в Притчах Соломоновых.

«Видел ли ты человека проворного в своем деле? Он будет стоять перед царями; Он не будет стоять перед простыми».

Цитата, если честно, имела немного общего с содержанием опуса, зато точно определяла содержание жизни автора — а это, как считал автор, самое главное.

Спрятал рукопись, опять пошел в уборную — ополоснуть лицо. Когда, приглаживая волосы, вышел, Горохов уже стоял посреди зала: щуплый, бледный, насквозь пропахший табаком (курил сигары, трубку, ну и по пачке в день обычных сигарет), руки вдоль тела, на запястье дешевые пластмассовые часы.

От банкирова помощника упругими волнами исходило подобострастие. Алекс Горохов, умный и чрезвычайно осторожный малый, с годами, по мере роста собственного благосостояния, явно стал бояться за свое место. Первый заместитель председателя правления являл собой редкий тип мужчины, упорно не желающего верить в то, что дела идут блестяще. Разумеется, он делал вид, что доволен собой, но, на взгляд многоопытного Знаева, это не очень получалось. Штучные пиджаки и дорогие галстуки, резкие жесты и матовые плотные щеки правильно питающегося самца никак не сочетались со взглядом: настороженным, унылым и неярким.

Горохов был правой рукой босса. Отвечал за всю текущую работу. В банке его не любили.

— Неважно выглядишь, — сказал Знаев. — Когда ты уже отдыхать научишься?

— Я умею, — осторожно возразил первый зам. — Только мне некогда. В августе, если получится, махну в Шанхай. На неделю. Там и отдохну.

Знаев помолчал, посмотрел на щеки заместителя и спросил:

— Когда отдыхает сердце?

— В смысле?

— Сердце, — повторил банкир. — Оно сокращается семьдесят раз в минуту. Оно не останавливается никогда. Работает днем и ночью. Семь дней в неделю. Когда оно отдыхает?

Горохов пожал плечами.

— Не знаю.

— А я — знаю, — сказал Знаев. — Сердце, Алекс, отдыхает тогда же, когда работает. Моменты сокращения мышцы чередуются с моментами полного расслабления. Учись у собственного сердца.

Первый зам грустно улыбнулся.

— Это надо понимать так, что отпуск мне не грозит?

— Ты ж только в мае ездил.

— Я торчу в конторе по шестнадцать часов в день.

— Тогда, — с веселой издевкой сказал банкир, — повесь себе на грудь медаль. Кому ты жалуешься? Давай, рассказывай, что сегодня было.

— День как день, — пожал плечами Горохов. — Подняли около пятнадцати тысяч. Остаток на счету — почти сорок миллионов… Да, вот еще. С утра была потеха. Прибежал какой-то лох и положил на депозит двести тысяч евро.

— Двести тысяч? Наличными? — Да.

— Пришел человек с улицы, открыл счет и тут же внес двести тысяч евро?

— Именно так. Купюры — новье.

— Действительно, лох, — сказал Знаев. — Кстати, тут неподалеку Министерство транспорта. Может, какой-нибудь замминистра получил взятку? Потом его кто-то испугал, или он сам испугался держать при себе крупную сумму — вот и побежал в первый попавшийся банк… А вообще ты прав. Очень странно. Мы не даем рекламы. Неизвестный Вася не может принести к нам двести тыщ евро. Возможно, тут подстава. Или провокация. Проверь этого щедрого малого…

— Уже проверяют.

— …купюры — просвети ультрафиолетом. При малейшем подозрении — созвонись, расторгни договор и попроси забрать вклад. Сегодня же. Разговор — записывай. Или нет: пусть говорит кто-то другой, а ты слушай параллельно — и записывай…

— Понял. Только это, шеф… — Горохов улыбнулся. — Не нервничай. Подруга моей жены потратила двести тысяч евро за неделю. Не покидая пределов Милана. Сейчас это не деньги…

— Может, ты и прав. Но все равно — проверь. Что еще?

— Новенькая. Послезавтра кончается испытательный срок. Мы берем ее или не берем?

— Тебе виднее. Это ты ее нанимал.

— Ты велел найти человека — я нашел.

— Ладно, — Знаев подумал и спросил: — Как она вообще?

— Тормозит, конечно. Хотя — способная.

— Зови ее сюда. Я сам с ней поговорю. Заодно познакомлюсь. Как ее… Лариса?

— Алиса.

— Даже так. Алиса. Ладно, разберемся, что за Алиса. Иди. Не теряй времени.

Горохов замялся:

— Так что с отпуском? Я еду или нет?

— В августе? — Да.

— До августа еще надо дожить. Ступай.

Когда зам исчез, Знаев прилег на диван и закрыл глаза. Если бы все было так просто. Напрягся — расслабился… В течение секунды… Ах, где бы было сейчас человечество, если бы умело так жить! Оно бы победило голод, превратило соседние планеты в курорты и навсегда позабыло о войнах.

Впрочем, войны вечны.

Он постарался забыть обо всем, в том числе о войнах, и попробовал погрузиться в прострацию. Но не смог. Все-таки тотальный самоконтроль невозможен. Или возможен, но не в данном случае. Не исключено, что он, Сергей Знаев, просто слишком многого хочет от себя самого.

Горохов подбирал офисных сотрудниц по принципу «сами страшненькие — глазки умненькие». Но бывали исключения. Сейчас одно такое исключение стояло перед Знаевым и взирало на обстановку