Прорыв. Боевое задание

Сыну моему Александру посвящаю

АВТОР

ОТ АВТОРА

В этой книге две повести — «Прорыв» и «Боевое задание». С первой читатель знаком. Она издавалась в Челябинске и Москве.

В повести «Боевое задание» действуют те же главные герои — Григорий Андреев и Петро Игонин. События развертываются летом 1943 года в партизанском отряде на Брянщине. Григорий Андреев и группа его товарищей-гвардейцев оказались у партизан по особому заданию командования.

В новой повести использован фактический материал, хотя она и не является документальной. Автор благодарит работников Брянского областного архива, которые предоставили ему возможность изучить интересующие его документы. Большую пользу принесла встреча с бывшим секретарем Брянского подпольного горкома КПСС товарищем Щекиным А. М. Хорошим подспорьем в работе был также двухтомник документов и воспоминаний «Партизаны Брянщины», выпущенный издательством «Брянский рабочий».

ПРОРЫВ

НАЧАЛО

1

Григорий Андреев проснулся от сильного тумака в бок. Обиженно заворчал спросонья. Петро Игонин шипел:

— Вставай, соня! Тревога!

Тревога? Андреев рывком сбросил с себя нагретое одеяло и окончательно понял, что проспал. В казарме висел полумрак, в высокие окна заглядывали бледные звезды. Был тот самый час, когда заря с зарею сходилась. Товарищи Григория, уже одетые, подбегали к пирамиде, хватали свои винтовки и бесшумно исчезали в дверях. Разве кто невзначай брякнет котелком или клацнет затвором.

К тревогам привыкли. Батальонное и полковое начальство не скупилось на них. Красноармейцы ворчали, за глаза ругали комбата капитана Анжерова, но не зло, а с веселой подковыркой. Знали, что в армии без тревог не проживешь, тем более что под боком граница. Сердились на капитана лишь за то, что он, по их мнению, злоупотреблял правом поднимать свой батальон по тревоге, делая это чаще других. Как настала в апреле теплая пора, так с тех пор Анжеров не давал бойцам спокойно поспать ни одного выходного дня. Обычно — бросок километров на шесть-восемь, рытье окопов и обратный марш. Словом, когда другие батальоны, отдохнувшие, выспавшиеся, завтракали, батальон Анжерова возвращался с неурочного учения.

И сегодня так. Тревога по третьему батальону. Корпуса, в которых размещались другие подразделения, безмолвствовали.

Андреев выскочил во двор чуть ли не последним. И то сказать — обмотки намотать не успел и сунул их в карман. На первом привале переобуется.

Андреев едва успел пристроиться к отделению, как по цепочке передали:

— Марш! Шагом марш!

Двинулись, набирая стремительный шаг. По гравийной дорожке зашуршали сотни ног.

Игонин, идущий впереди Андреева, вздохнул:

— Держись, Гришуха, начинается!

И в самом деле, впереди тяжело затопали. Потом ломкой фистулой крикнул лейтенант Самусь:

— Бегом!

Лейтенант невидимой тенью скользнул где-то сбоку взвода, покрикивая:

— Не растягива-а-йсь! Подтянись!

Батальон втянулся в сумрак леса. Андрееву скатка нестерпимо жгла шею. Как он ее ни крутил, а приладить не мог. Выбежать бы из строя, поправить, да нельзя. Где-то рядом бежал Самусь. Перед глазами маячила наискось перекрещенная толстой скаткой спина Игонина, винтовка с примкнутым штыком торчала, как громоотвод. Андреев позавидовал Петру — бежит легко, свободно, этакий здоровенный хомяк. Что ему сделается? А Игонин про себя честил всех святых и нечистых: второпях слабо навернул портянку. Она сбилась в носок и жгла пальцы.

Лес поредел, расступился. В ноздри ударил густой запах полыни. В небе еще мигали звезды. Но восточный край горизонта заметно посветлел. Вестник нового дня — трепетная светлая полоса ширилась и ширилась.

Когда миновали поле, началось смешанное мелколесье — березки вперемежку с сосенками. На опушке было приказано окапываться.

Андреев с остервенением бросил под ноги скатку и потер шею ладонью. Игонин грузно опустился на землю и принялся переобуваться, что-то бурча себе под нос. Андреев спросил:

— Чего ругаешься?

— Пусть ругается Самусь, — сварливо отозвался Петро. — Мне нечего ругаться, но, уж если вынуждают, могу дать волю языку. Если капитану по ночам не спится, то пусть бегал бы туда и сюда или вокруг городка, а нас бы оставил в покое. Ей-богу, дойду до полковника, посоветую женить Анжерова или попрошусь в другой батальон.

Ворчание Игонина развеселило Андреева. С улыбкой осведомился:

— Окапываться будешь?

— Попробуй не окопаться. Самусь сейчас же нахохлится и пообещает упечь на губу. А ты думаешь, мне охота кормить там клопов?

Ни Игонин, ни Андреев не заметили старшину Берегового, который остановился возле них и прислушивался к разговору. Старшина не случайно оказался здесь. За тревоги капитану Анжерову промывали косточки многие, и больше всех, пожалуй, усердствовал Игонин. Береговой с комбатом служить начал пять лет назад, по-мальчишечьи был влюблен в него и никому не давал в обиду. Поэтому старшина всякий раз незаметно старался держаться поблизости от взвода Самуся, прислушивался, не говорят ли плохо о комбате, и при случае вмешивался в разговор. Вот и сейчас, наблюдая, как Игонин с остервенением перематывает портянку, не сдержался:

— Салака! Разве так портянки наматывают?

— Разве это портянки? Тряпка какая-то, ее как ни намотай, она все равно норовит съехать к пальцам.

Старшина посоветовал Петру портянку натянуть потуже, расправить складки. И вдруг, сведя у переносья брови, пригрозил:

— Капитана не тронь. Понял?

— Такого тронешь! — усмехнулся Петро.

— Вспомни, каким пришел! На тебе шинель, как на колу, висела, никакого воинского вида не было. Ты даже не знал, с какого конца стреляет винтовка.

— Это верно, — подмигнув Андрееву, согласился Игонин. — Мы с Гришухой, помню, долго ломали голову — что это за бандура такая: один конец железный и острый, а другой деревянный и тупой.

— Смешки брось! — рассердился Береговой. — Ты сейчас хоть малость на солдата похож. А почему? Потому, что комбат с вас лишнюю стружку снял. Наверно, надеялся в армии отоспаться?

— А что? — оживился Игонин, затягивая обмотки. — Солдат спит, а служба