Сергей ПАЛИЙ ИЕРУСАЛИМ-СИТИ

Оживленный Новозаветный проспект раскинулся на добрые двести метров в ширину, раздвигая многоярусные храмы, дома районных епархий, зеркальный небоскреб пресвятейшего епископа Рамоли, уходящий ввысь своими гранитными крестами. Вдоль тротуаров ютились приземистые торговые кельи и просторные церковные павильоны, где можно было найти все, что угодно: и демисезонные рясы «секонд-хенд», и виброкадила, и медовые баранки «Мечта монаха», и кабалистические свечи, которые горели почему-то исключительно по Пасхам. А, зная места, особо недисциплинированные граждане Иерусалим-Сити беспрепятственно могли достать еретикин, за контрабанду которого тысячи отлученных ссылались в Трудовые Монастыри, и даже диковинный артефакт из холодной Руссии — «Геометрию Погорелова».

Он шел по проспекту, углубленный в свои мысли и воспоминания. Вся жизнь прошла в рвении понять небо. Самое странное, что никому вокруг не приходило в голову ничего путного, и с кем бы он ни делился своими соображениями, его обязательно предавали и принимали за сумасшедшего. Уже не раз Братья Веры преследовали его, драли за кудрявые волосы на допросах, обыскивали его дом; сам Рамоли однажды вызывал его к себе и намекал в разговоре на ссылку в ТрудМон. И ни одного, ни одного человека не было рядом, никто не хотел слушать его бред про «планетусы», «звездиумы», «орбитании». А он смотрел на небо и, вглядываясь в его неведомую бесконечность, все больше и больше познавал Землю.

Иерусалим-Сити после Святого Переворота стал столицей Изрании — государства, простершего свои владения от берегов Твердиземного моря на западе до Сиривских пустынь на востоке, от Сивана на севере до Алого моря на юге. Огромный мегаполис поражал своей бутафорной красотой в центре и запущенностью на перифериях, где черные от смрада и пыли нищие попики бродили от одного лепрозория к другому в тщетной надежде быть принятыми под защиту священных стен. Тысячи, десятки тысяч чумных колоннами пытались прорваться через несокрушимые заслоны Братьев в административный центр столицы. И падали под тугими напорами святой воды, которой войска поливали их из брандспойтов. К подобным беспорядкам верховная городская епархия уже давно привыкла и не обращала на них никакого внимания. Епископам и без этого хватало забот: долги Международному Ордену Займа, затянувшаяся война с Аравской Саудией на юго-востоке, внутриизранские вспышки ереси. А не так давно саудийские монахи-террористы взорвали главный винный погреб страны, и более полутора тысяч тонн «Кагора» сгорело.

Но, несмотря на трудности внутренние и внешние, Иерусалим-Сити переливался на солнце блеском центральных улиц, литых соборов и фанатическим сиянием миллионов глаз, принадлежавших верноподданным Святой Религии и Веры, которые боготворили пресвятейшего Рамоли, лишь только потому, что им повезло, и они оказались по ЭТУ сторону братских заслонов.

Важные седовласые схимники не спеша прогуливались по Новозаветному проспекту, сопровождаемые своими ловкими учениками, готовыми прислужить в любой миг. Юные семинаристы, щеголяя модными рясами на клепках, вальяжно сидели на скамьях и потягивали пиво «Родосский колос». Они нагло глядели вслед хихикающим монашкам, группами фланирующим по тротуарам, и с видом знатоков женских тайн причмокивали языком.

Он копил деньги на протяжении многих лет, экономя на всем, для единственной цели: опубликовать свой труд «О кружении планетусов и их орбитаниях». Дело всей его жизни находилось в коробке из-под дешевой романской пиццы, которую он бережно прижимал к животу обеими худыми руками. Издательский двор «Кармада» находился на пересечении Новозаветного проспекта и улицы Крестоносцев, рядом с борделем «У Марии». Над входом в этот фешенебельный бордель красовался яркий неоновый слоган: «Нет генной инженерии!! Да пребудет с тобой Сила Господня!»

Проходя мимо книготорговой кельи, он задержался и рассеянно взглянул на прилавок. Тут присутствовала весьма разнообразная литература: «Методы шлифовки дубовых алтарей», «Основы научной казуистики», «Критика логических посылок и модусов», «Энциклопедия юного протоиерея», «Записки раскаявшегося протестанта»; а также — большой выбор современной художественной литературы: бестселлер «Подстава для Христа», серия «Бешеный апостол» да и много еще интересных книг.

Поп, торгующий в этой келье, долго приглядывался к нему, водя красноватым носом и теребя толстыми пальцами импортный подрясник.

— Самиздатом интересуемся? — наконец спросил служитель.

Он поднял глаза.

— Есть свежий боевик «Марш Иуды». Тираж небольшой, так что бери, пока не расхватали! — быстро отчеканил поп.

Сглотнув, он отошел от прилавка и направился в сторону Издательского дома «Кармада». «Только бы напечатали», — думал он, шагая мимо людей, которые расплывались на бесчисленное множество черных пятен.

Черные одеяния граждан Иерусалим-Сити делали город похожим на разветвленную сеть каналов, заполненных темными водами, мерно текущими непроглядными потоками, извивающимися на поворотах улиц, бурлящими на перекрестках, превращающимися в черные моря на площадях и в нитевидные лиловые ручейки в переулках. Попадая в эти воды, человек ощущал прилив непонятной энергии, которая струилась между мрачными волнами, шквалами и всплесками, и наполнялось его тело радостным дрожанием, предвкушением встречи или разлуки, а душа — полнотой и достаточностью бытия. И человеку более ничего не было нужно.

Одернув старую рясу польского покроя, он вошел в здание «Кармады».

На сотню верст вокруг не было души живой. Деревушка эта в три постоялых двора спряталась в лесочке махоньком, березовом. Сколько весен и зим она тут стояла, никто и не помнил, да и кому было помнить — кривой бабке Агафье девяноста лет от роду или деду Прохору, что через колодец прыгал от сумасбродства?

— Да шо ж ты творишь, окаянный! — кричала на него бабка. — Убьесси! Убьесси!

— Я знаю, едрить-налево, как нады! Не учи, старая! — отвечал он и сызнова сигал через мелкий колодец, растопыривая ноги. — Э-эх-ти!

Петухи расхаживали по деревушке, гуси швыряли грязь дорожную клювом в разные стороны, и тощий бычок по кличке Коробейник целыми днями напролет упорно пытался повалить самую старую березу, лениво разбегаясь и бодая ствол потрескавшимися рогами. Да никак не мог он ее завалить, хоть и была она почти что сгнившая изнутри.

А зима наступит — так тут и вообще деревушку заметает снегом по самые трубы крохотных