Stashe Пустоцвет. Танцующие в огне

Пускай мне ветер оперенье треплет,

А облака пусть закрывают путь.

И хищных птиц проклятие зависнет.

Я выбираю этой жизнь суть.

Быть тяжело, я многое узнала,

Да, камень часто бил мне под крыло.

Я не от жизни, а от подлости устала,

Но лишена надежды все равно.

И до тех пор, пока свободы ветер,

Передо мной ложится словно шаль.

Я буду за слова свои в ответе,

Мне ничего и ни на миг не жаль.

1 глава

Темнота наползала отовсюду. Улицы едва освещались редкими фонарями. Часть стеклянных плафонов перебили беспризорные мальчишки, а к уцелевшим фонарщики часто не осмеливались подступаться сами. Слишком опасно было находиться в этой части города вечером или ночью. За несколько 'темных' лет здесь выросло целое поколение бедноты. Опасных, диких и юрких людей, готовых напасть на случайного прохожего даже за отсвет монетки.

Старая часть города, пронизанная густым мокрым туманом, зубастыми шпилями возносилась сквозь рваные небеса. Подходящая ночь для такого дела. Узкая и высокая тень скользила по стене. Словно догоняя ее, по улице торопливо семенила женщина. Она постоянно оглядывалась по сторонам и нервными движениями плотнее запахивала плащ. Из подворотни вынырнула смутная как холодный северный ветер фигура и схватила ее за горло. Притянула к шершавой каменной кладке и легонько об нее стукнула.

— Молчи, — тихий голос заставил одинокую жертву испуганно вздрогнуть. Высокий, широкоплечий незнакомец откинул капюшон с лица, — Куда шла?

Молодая женщина, чье лицо выбелили страх и тени, скривилась, но не ответила. Ее руки дрожали, и она спрятала их под плащ.

— Была у нее? У повитухи?

— Я… думала…

— Что думала? Хочешь его убить?!

— Как можно убить того, кто и так мертв? — спросила женщина. Голос ее разъедала горечь. Мужчина резко отпрянул. Движения его были необычайно быстрыми и порывистыми. Он замахнулся, словно собирался ударить, но медлил, а затем оперся ладонью о стену.

— Послушай. Если хочешь покоя и жизни для своих детей, сделай все, чтобы ребенок родился. Не люби, не ласкай, если так трудно. Но держи язык за зубами, женщина. Я слежу за тобой. Не пытайся больше избавиться от плода. Не забывай, с кем связалась. Выбора нет. Ты лишилась его, когда согласилась на сделку.

2 глава

На западе небо расчерчивали лиловые и красные полосы. Еще немного и солнце зайдет, а на землю опустится душная августовская ночь.

Девочка сидела на полу, под окном. Молча. Для ребенка такого возраста выражение, застывшее на худом личике с острым подбородком, казалось слишком серьезным. Ее мать встревожено стояла у стола. Дом, в котором женщина жила с тремя детьми, находился на выселках, вдали от людей. До ближайшей деревни ходу пешком около часа. И если она слышала голоса поблизости, это значило одно — опасность.

Другие дети наблюдали за матерью с пола, оставив шумную возню. Они были постарше сидевшей под окном крохи, и угрозу воспринимали осознанно.

Левату, так звали женщину, переехала сюда два года назад. С двумя малышами и на сносях. Ей посулили покой, безопасность и уединение. Обещание до недавнего времени выполнялось безукоризненно. Деньги в избытке, крыша над головой. Казалось бы, живи и радуйся. Но ночь за ночью терзали кошмары. День за днем она жила ожиданием беды, которое словно камень давило на сердце. Часто вздрагивала, пугаясь без видимой причины. Одно нескончаемое, тоскливое и грызущее изнутри недоверие.

Левату казалось, что показное благополучие отсрочка перед чем-то ужасным, тем, в чем осмеливалась признаться лишь в минуты отчаянья. И беда, наконец, пришла.

Раньше женщина часто ходила в деревню за продуктами, но со временем стала наведываться туда все реже. Со всеми, кто когда-то знал ее или покойного мужа, постепенно утратила связи. Не будучи никогда особо общительной, Левату вовсе замкнулась с рождением дочери. Никого не звала в гости, старалась быстрее покинуть людные места. От назойливых знакомых отговаривалась маленькими детьми, остающимися в одиночестве. В округе таких хозяйств, с уединенно живущими семьями, было несколько. Возможно, поэтому ее поведение никого не удивляло. Ну, осталась баба одна, тянет, как может, работает от зари до зари. Хотя порой в некоторые головы закрадывались мысли — откуда у вдовы с тремя мал мала меньше детьми средства на содержание дома?

Однако не в этом заключалась первопричина терзаний, а в секрете, который она хранила почти три года.

Раздался грохот. Женщина прижала руки к груди и повернулась к двери. Лицо белее грубо штукатуреных известью стен, губы розовая нить. На пороге стояли мужики. Обычные трудяги и выпивохи сейчас показались ей воплощением самого жуткого из кошмаров:

— Что надо? — срывающимся голосом прошептала Левату и резко отшатнулась. В руках одного из них увидела крест, грубо сколоченный из толстых брусьев. Взгляд женщины метнулся к окну, но младшего ребенка там не оказалось. Тогда она отступила и прижалась спиной к неровной поверхности.

— Старшой? — нарочито мягко произнес мужчина, наклонился и схватил замершего на полу ребенка. Мальчик взвизгнул и Левату взвыв, бросилась к нему. В мгновение ока ее скрутили и полузадушенную выволокли на улицу. Она извивалась и кричала:

— Моя дочь! Где дочь?!

Другие незваные гости тем временем деловито забрасывали дом вязанками с хворостом. С одной стороны бодро занимались первые языки пламени.

Старшие дети стояли во дворе, прижимались друг к другу, словно затравленные зверьки. Левату отчаянно искала взглядом, но младшей девочки не находила. Она выворачивалась из удерживающих ее рук, выла и царапалась. Дом уже пылал, когда крики достигли ушей мучителей. Однако они или не хотели или не могли ничего сделать. Зарево от пожара бросало на людей кровавые отсветы, расчерчивало ржавыми подтеками щеки и шеи, превращало лица в гротескные маски.

Ее отпустили, но она и не вырывалась больше, не кричала, не плакала. Лежала на земле, прижавшись щекой к колючей траве и сухими, красными глазами смотрела в сторону догорающего жилища. Мужчина с крестом в скупых выражениях выразил чье-то желание:

— Если до завтра не уберешься, то щенков потопим и тебя вместе с ними, — запнувшись, он сжал руками символ веры и отступил назад. Страшно видеть равнодушную пустоту. Поспешно, стараясь не показывать охватившей их неуверенности, палачи покинули место расправы.

Левату долго бродила по пожарищу, держа за руки детей, и тихонько выла. Только когда алая кромка восхода коснулась неба,