повторил набор цифр и опять услышал короткие гудки. Швырнув трубку на аппарат, вскочил на ноги, подошел к окну.

За стеклом все тот же зимний пейзаж. Улица внизу перекопана, ее развороченное чрево наполнено бетонными плитами. Рабочие жгут костры, греются. Коллектор прокладывается с лета, и каждое утро приходится подниматься под стрекот отбойных молотков и тарахтенье бульдозеров.

Олег хмуро обвел взглядом заснеженное пространство. Несколько лет назад, перед Олимпийскими играми, здесь стояли дома дореволюционной постройки. Но тогда Москву решили очистить от лишнего. И теперь огромный пустырь, заваленный неровными покатыми спинами зимних сугробов, был единственным пейзажем для Олега.

Он зябко передернул плечами, вернулся к телефону. Пальцы быстро перебрали нужные цифры, диск остановил свой обратный бег. Слышатся длинные гудки. "Ну, наконец-то!" — облегченно вздохнул Олег.

— Алло? — раздался сердитый женский голос.

— Здравствуйте. Будьте любезны, пригласите Марину.

— Господи, — тот же недовольный тон. — Я ведь сказала вам, молодой человек, звоните после пяти. На кафедре идет заседание.

В трубке тут же отчаянно затрещало.

— Извините, — взволнованно выдохнул Олег, хотя четко уже различил короткие гудки.

"Значит, уже говорили, — подумал Олег. — Жаль, что не мне".

Он подошел к креслу, опустился в него. От веса жалобно пискнули пружины. Олег улыбнулся, погладил рукой шершавую обивку. Вспомнилось, как в детстве он всегда бежал к креслу, ища спасения от дикого зверя или от разбойника, которыми всегда бывал отец в их играх. Тогда кресло имело статус убежища, и оно — большое и необыкновенно надежное — приносило спасение. Олег вжимался в него, с детским восторгом глядя, как злые силы мира разрушаются в прах у его ног. Тогда он прозвал кресло "гнездом". А позже оно стало местом его размышлений.

И сейчас он тоже искал в нем покоя. Удобное и мягкое, оно как бы убаюкивало. И он, чтобы отдохнуть, расслабился в нем.

Взгляд невольно коснулся стены, где висело большое черное полотно. Это была старинная китайская картина, на которой шелковыми нитями были вытканы золотые рыбки. Они застыли в своей темной глубине, распушив полупрозрачные хвосты и глядя огромными сферическими глазами. Чешуйки, сложенные в четкий геометрический рисунок, поблескивали пурпурным золотом. Водоросли причудливо вились вокруг них, обвивая темно-зеленые мшистые камни, тянулись мохнатыми гирляндами к поверхности.

Олег все смотрел и смотрел на картину. Ему уже казалось, что кожа его ощущает мягкие касания щекотливых водорослей и трепетных плавников. Потрясающий эффект присутствия…

А рыбки-от крупных, величаво-медлительных до мелких, беспокойно-шустрых — продолжали свою нескончаемую игру. В их движениях была какая-то расчетливость, чуть ли не обдуманность. Мысль об этом почему-то растревожила Олега, вернула его к повседневным заботам. "А ты, — беспокойно терзался он, — неужели ты не в состоянии учиться, как все нормальные люди? Какой бес толкает тебя к тому, чтобы ты пропускал лекции? Ты же прекрасно знаешь, чем это все может кончиться! Захотел вылететь? Это, пожалуйста, в два счета, Кустова и так к тебе уже цепляется из-за каждой мелочи…"

В ту же минуту Олег словно ощутил рядом своего куратора. Людмила Сергеевна Кустова представилась ему такой, как всегда выглядела в минуты гнева: жестокое выражение лица, в темных жгучих глазах — явный укор. "А впрочем, — пытался он успокоить себя, — все обойдется. Хотя, сколько веревочке не виться… Кстати, что ты, — задавал он себе вопрос, — намерен делать с языком польским и дойчштунде? Потянешь еще немного, и, чего доброго, вышибут…"

"А пускай, — деланно зевая, подумал Олег. — Сегодня это не самое главное. Есть и похлеще заботы".

Но он до некоторой степени лицемерил с собой. Учеба для него была одной из самых болезненных проблем. Она постоянно давала о себе знать, тревожила его.

"…Ну хорошо! — снова успокаивал себя Олег. — Если уж тебе так неохота тащиться в ликбез, то найди в себе силы потратить время с толком. Сядь и выучи. Политэкономия — не такая уж это сложность".

А рыбы между тем продолжали свою игру. Они били прозрачными золотистыми плавниками, азартно изгибали сверкающие спинки. "Мне бы такую активность, — почему-то подумал Олег, и тут же укорил себя: — Но ты не хочешь ничего. Ты пассивен, нерасторопен, инертен".

И опять настойчиво пробивается иная мысль: никого не слушай. Лучше пивка попить как следует. Звони Бегемоту и вперед!..

Но тут же остановил себя, вспомнив последнюю встречу с шинханом^[4]. Беседуя с Олегом, он сказал, что на днях зайдет к нему на занятия. Как можно было забыть об этом. "А у твоего молоднячка, — рассуждал Олег, — как раз намечается зачет по аисту. Так что надо на ближайшей тренировке Торшина к ним поставить часика на два. И пусть крутят аиста до посинения. Шинхан должен убедиться, что в группе все железно…"

Дверь в комнату раскрылась и на пороге показалась бабушка — мать отца. Ее глаза в лучиках морщин смотрели ласково и настороженно.

— Ты меня звал?

— Да нет, Ба, — мотнул головой Олег, мельком поглядывая на картину с рыбками. "До чего дошел, — подумал о себе, — уже вслух разговариваю сам с собой". — Это я так…

— Ужинать будешь, борец?

— Нет, — вяло отмахнулся Олег, — спасибо. Пока ничего не разогревай.

"Ах, шинхан, шинхан, — снова терзала его какая-то смутная обида, — настоящий учитель должен регулярно вести тренировки со своими сэнсэями^[5]. Иначе никакой рост невозможен и все это выродится в чистое предпринимательство с налетом спорта и восточной мистики. Почему тебя влечет расчет на моду и сопляков? Ведь не это главное. Искусство-это всегда рост и вдохновение. Не морочь хоть себе голову. Ты просто платный наставник, и отнюдь не художник. Ты только натаскиваешь их по азам, ничему толковому не учишь, да и сам не растешь…"

Резко зазвонил телефон. Вздрогнув от неожиданности, Олег сорвал трубку.

— Да?

— Олежка? Это была она.

— Здравствуй, — выдохнул Олег. — Как дела?

— Лучше не бывает, — прощебетала она голоском птички. — Ты чего такой?

— Какой?

— Ну, какой-то квелый…

Олег промычал что-то непонятное.

— Что?

В трубке затрещало. Он посмотрел на наручные часы: половина пятого. Значит, заседание кафедры закончилось раньше.

— Что-что? — переспросила она, повысив голос. — Не слышно!

— Ничего. Как ты сегодня?

— По-всякому, — она сделала вид, будто не понимает, что он имеет в виду вечернюю встречу. — Ты мне звонил?

В ее голосе звенели изучающие нотки. А может быть, ему это показалось.