Литвек - электронная библиотека >> Джеффри Форд >> Триллер и др. >> Год призраков >> страница 3
бутылочку с лурдской водой в виде Девы Марии, стоявшую на туалетном столике.

Я думал о книге, которую читал, перед тем как выключить свет, — об очередном выпуске похождений Перно Шелла. Там рассказывалось о наводнении вроде Всемирного потопа и о том, как старый деревянный дом, где жил Шелл, сорвался с фундамента и Шелл вместе с другими обитателями дома пустился в полное приключений плавание по громадному всемирному океану.

В книгах о Шелле была некая загадка: они выпускались под разными фамилиями, порой даже разными издательствами, но достаточно было прочесть две-три страницы, чтобы понять: все они написаны одним человеком. Их трудно было находить на полках, потому что книги расставлялись по фамилии автора. Я никогда не узнал бы о них, если бы не Мэри.

Время от времени я читал ей вслух отрывки из того чтива, что было у меня на руках. Мы сидели в уголке у забора на заднем дворе в подобии шалаша, образованного кустами форзиции. Как-то раз, сидя среди этих желтых цветов, я прочел ей отрывок из только что взятой книги про Шелла «Звезды в небесах»: автором значилась некая Мэри Холден. Кончив читать, я передал книгу сестре, чтобы та могла посмотреть на картинки. Она полистала книгу, поднесла ее к лицу, принюхалась и сказала:

— Трубочный дым.

В те времена наш отец изредка покуривал трубочку, так что запах нам был знаком. Я взял у Мэри книгу и тоже понюхал. Она была права. Только табак был не тот, что курил отец. Запах был гуще и старше — пахло отчасти лошадью, отчасти отсыревшим шерстяным одеялом.

Когда я ходил в городскую библиотеку, Мэри часто сопровождала меня. За всю дорогу она обычно не произносила ни слова, но несколько недель спустя после того, как я вернул «Звезды в небесах», она подошла ко мне. Я в это время копался на четырех больших стеллажах где-то между детским и взрослым отделами. Мэри дернула меня за рубашку, а когда я повернулся, протянула мне книгу — «Громадный вигвам» Дункана Мейна.

— Трубочный дым, — сказала она.

Открыв книгу на первой странице, я прочел: «Перно Шелл боялся высоты и никак не мог понять, почему он согласился лететь в дирижабле, который теперь парил над его головой». Еще один роман о Перно Шелле, написанный совсем другим автором. Я поднес книгу к носу, принюхался и кивнул.

Тем вечером я хотел, чтобы Перно Шелл оставался в моем воображении, пока сон не сморит меня, но мысли о нем вскоре истончились, и сквозь них пробилось главное наваждение моих бессонных ночей, проведенных во мраке и одиночестве: смерть. В конце весны машина на Монтаукском шоссе сбила Тедди Дандена — мальчишку из нашего квартала, на два года младше меня и на два старше Мэри. Водитель был пьян, и машину вынесло на тротуар. Брат Тедди рассказывал, что тот пролетел по воздуху футов тридцать. Я всегда пытался представить это себе — две высоты баскетбольного кольца. Нам пришлось пойти на похороны. Священник сказал, что Тедди пребывает в мире, но в это трудно было поверить. Тот лежат в гробу, и кожа у него была желтая, лицо раздутое, а уголки губ опущены в горькой гримасе.

Все лето Тедди возвращался ко мне оттуда — из своей могилы. Я воображал, как он внезапно просыпается и царапает крышку гроба, как в той истории, что мне однажды рассказал Джим. Я боялся встретить его призрак на улице по вечерам, когда выгуливал Джорджа. Я останавливался под уличным фонарем и прислушивался. Страх рос у меня в груди, я начинал дрожать и наконец стремглав несся домой. В пустынном дворе после захода солнца, в темной рощице за школьным полем, в углу моей комнаты ночью — повсюду поджидал меня Тедди Данден, злобный и завистливый.

Джордж поднялся по лестнице, толкнул лапой дверь в мою комнату и встал рядом с моей кроватью. Он повернул свою бородатую морду и посмотрел на меня, а потом запрыгнул на кровать. Джордж был из породы каких-то шнауцеров: небольшой, но совершенно бесстрашный. С ним мне было спокойнее. Потихоньку меня стало клонить в сон. Я вспоминал, как качаюсь на волнах у Файр-Айленда,[7] затем воспоминание стало понемногу подергиваться дымкой — я соскользнул в сон. А потом я вдруг начал падать откуда-то с большой высоты и проснулся, услышав, как отец возвращается с работы. Парадная дверь тихонечко закрылась. Я слышал, как отец ходит по кухне. Джордж соскочил с кровати и выбежал из комнаты.

Я лежал и думал — хорошо бы спуститься и поздороваться с ним. Последний раз я видел отца в прошлый уик-энд. Чтобы содержать семью, он был вынужден работать в трех местах — токарил несколько часов с раннего утра, потом отправлялся на свою основную работу — зуборезчиком, а вечером подрабатывал уборщиком в универмаге. Уходил он из дома еще затемно, а возвращался чуть ли не в полночь. В течение недели я то здесь, то там улавливал запах машинного масла — на диванных подушках, на полотенце в ванной, — словно отец был призраком, оставлявшим слабые следы своего присутствия.

Наконец звуки затихли — перестала открываться и закрываться дверка холодильника, течь вода из крана, — и я понял, что отец, наверное, в столовой: уминает гору спагетти, читает газету в свете, проливающемся из кухни. Я слышал, как он переворачивает большие газетные страницы, как позвякивает вилка о тарелку, как чиркает спичка о коробок… и вот тут-то оно и случилось. С улицы донесся пронзительный женский крик — такой громкий, что полотно ночи порвалось. Образовавшейся дыры хватило, чтобы в нее проскользнул Год Призраков. Меня пробрала дрожь, я закрыл глаза и забрался с головой под одеяло.

Бродяга

Когда я следующим утром спустился по лестнице, дверь к Бабуле и Деду была открыта. Я просунул туда голову и увидел Мэри — она сидела в кухоньке за столом, на котором прошлым вечером крутила сигареты, и ела зерновой завтрак из миски. Дед сидел на своем привычном месте рядом с ней, держа перед собой развернутую программу скачек. На полях он карандашом записывал цифры, непрерывно бормоча себе под нос родословные, имена жокеев, вес, скорость, состояние дорожек на ипподроме, — так он проводил вычисления по «системе Макгина», которую назвал своим именем. Мэри кивала всякий раз, как в уравнение добавлялся новый член.

В нашей части дома из ванной в коридор вышла мама, и я повернулся к ней. Она была одета для работы — в бирюзовом платье с большой заколкой в виде звезды, напоминавшей деталь витража. Я подошел к маме, и она меня обняла, поцеловала в голову, окутала терпким облаком духов, густых, как пудра. Мы направились на кухню, и мама дала мне зерновой завтрак с порошковым молоком, вкус которого становился при этом немного лучше — нам разрешалось посыпать кушанье сахарным песком. Я сел в столовой, мама