похожего. Дома стоят рядами справа и слева, и все серые, бетонные. Появились новые магазины на месте руин и пустырей, кафе, зеленные лавки. Магазин женской одежды называется «Барбара». Весьма удачно для меня, разыскивающего польку как раз с таким именем. Надо посмеяться потом: «Не в вашу ли честь, милая пани Барбара…» Но сначала надо отыскать дом.
Захожу в один двор, в другой. Вход был со двора, хотя никакого двора, строго говоря, тогда не было. Но все же надо было свернуть с тротуара и пройти вдоль дома налево шагов семьдесят. Нет, ничего не могу узнать. Скверики, садики внутри дворов, наставлено автомобилей разных марок, преимущественно малолитражных «фольксвагенов» и «фиатов». Обозреваю балконы, на одном из которых я когда-то стоял, стараюсь представить вид с этих балконов — все напрасно. Обстроенная улица совсем изменила вид, и единственный новый дом, стоявший тогда на ней, стал в окружении других домов и в сочетании с ними выглядеть совсем по-другому.
Между тем ноги мои все шли да шли вдоль по улице, по тротуару, пока разглядывал дома и таблички с номерами на них, и вдруг сами собой повели меня влево. Я и теперь не совсем узнал этот дом, не был уверен, что тут вот оно и есть, но доверился влечению и даже вошел в подъезд. Ну, была не была! Ключ-то вот он, у меня в кармане плаща. Вставить и повернуть. Лифт открылся. Это еще не признак, впрочем, что я на верном пути. Все ключи от лифтов скорее всего здесь стандартные. В скобяном магазине небось полтора злотых. Об этом даже размышлять не приходится — самый верхний этаж. Стоп. Приехали. Теперь остается угадать дверь, в которую позвонить. А их на площадке семь дверей. Опять-таки была не была! Звонок в утробе квартиры задребезжал глухо, словно в воде. Тишина. Какой-то звук. Шаги. Дверь открывается. На пороге стоит Барбара.
Вот они — резкие сдвиги в психологии. Минуту назад все казалось удалившимся до нереальности, то ли было, то ли не было. И дом забыт, и мог ведь человек уехать куда-нибудь, переменить место жительства, мало ли что могло случиться за десять лет. Но проходит минута, а такое впечатление, что этих десяти лет вовсе и не было!
За чашкой кофе надо было рассказать и ей и мне, хотя бы в двух словах, что и как, сколько всего пережито. И тут я спросил:
— А помнишь, Барбара, мы ходили тогда к художнику, Стефану Россальскому, как он, не интересовалась ты им с тех пор?
— Он Ричард, мой милый и давний друг, а вовсе не Стефан. Однако десять лет и правда прошло. Россальский умер. Ядвига пережила его на один месяц. Тут выяснилось, что они хоть и прожили всю жизнь вместе, не были… как это называется… зарегистрированы или повенчаны. Ее не могли похоронить вместе с ним. Не позволили объявившиеся родственники. И вообще она завещала, чтобы никто не знал, где ее похоронят. Так что, где лежит Ричард, я знаю, а где Ядвига — увы.
— Но откуда ты знаешь все эти подробности?
— Как откуда? Это были самые мои близкие люди во всей Варшаве, а значит… и вообще. И я, правда, думаю, что и я для них — тоже. Они были очень одиноки, правда. Ну и я… И вот мы были лучше всяких родных, правда. Я была для них вроде дочери, правда…
Барбаре становилось все труднее говорить, и я сдвинул разговор чуть-чуть в сторону.
— Вот что значит полежать в гостинице на диване.
— То есть?
— Ну как же… Лежал я в гостинице на диване, вгляделся в картинку, влюбился в нее, захотел иметь. И вот пожалуйста — изменение реальности. Одинокие и вовсе чужие люди стали близкими и родными.
— Однако это так, правда.
— Да и мы… в общем-то, подружились. Пожалуй, если бы не эта картинка, я сейчас не сидел бы здесь и не пил кофе.
— Хороша дружба. За десять лет ни письма, ни звонка.
— Не ругайтесь, пани Барбара. Зато я сохранил ключ от лифта…
1977