Шибче всяких небесных механик

загремела людская страда.

Звезды славы зажглись над цехами,

поминутно пошли поезда.

Будто выпала нам, как награда,

аварийная та маета.

Звеньевой наш ликует: — Порядок!

Мы глядим и твердим: — Красота!

Лишь к полудню, с разрухою сладив,

истомленный, голодный с утра,

в полном, трепанном бурей, параде

возле штаба слетелся отряд.

И тотчас же со снежною манной,

цепи гор сотрясая окрест,

чисто бешеный, вал ураганный

вновь сорвался на землю с небес.

Даже наш рекордист знаменитый

поднял к небу мосластый кулак:

— Коли есть ты, так ты же вредитель —

барин, белый гвардеец, кулак!..

Встал на камень, по-воински скроен,

с виду молод, по голосу стар,

руку правую вскинул над строем,

сам начштаба и сам комиссар.

Поспасибовал всем за отвагу

и вовсю рубанул пополам:

— Коммунисты, от штаба ни шагу,

беспартийных прошу по домам!

Вам, орлы, надлежит пообедать,

обсушиться, согреться, уснуть.

А уж мы достоим до победы,

в том-де наша партийная суть…

Мужики, как ерши, промолчали,

а один трепыхнулся, как еж:

— Ты пошто же, товарищ начальник,

нас, как на смех, орлами зовешь?..

А другой, бригадир с Коксохима,

что стоял у меня за спиной,

мысля будто мозгами моими,

будто мучаясь болью одной,

говорит: — Разве мыслимо это:

в сей момент да уйти на обед!

Если нет у меня партбилета,

так и совести, стало быть, нет?!

Или мы городскими не стали,

или нам эта честь не дана!

Коммунисты пущай хоть из стали,

ну а мы из чего? Из бревна?

То ли кости у нас не такие,

то ли в жилах не кровь, а вода?

До победы над вечной стихией

не уйду, — говорит, — никуда!..

А сосед мой воркует под ухо:

— Пусть. Была бы оказана честь…

Головой постоим… А краюха,

ну горбушка — у каждого есть…

Слез начальник с магнитного камня,

чудо-камушка здешних пород,

лишь развел с удивленьем руками:

дескать, кто вас, деревню, поймет…

А партийцы… Смеются партийцы:

— Что, начальство? Не держит магнит?

Кто орел, — говорят, — кто синица,

каждый тут самолично решит!

Мировая, — толкуют, — пехота,

нашей марки народ — железняк!..

А кому воевать неохота —

пусть, мол, к богу уходит в барак…

…Будто шепчет мне тайно Любава:

«Девкин муж. Боровлянкин ты зять,

не дано тебе господом права

брачной ночкой от женки бежать.

Зря форсишь, паря, чином рабочим,

да и буря — совсем не война,

да и сам уж не ровня ты прочим,

коли ждет тебя дома жена…»

Может, песни поет, может, плачет

о деревне в бараке пустом…

…Царь-девица из байки ребячьей,

горожанка с нательным крестом.

Шибко стыдно за женку мне стало,

раз отныне — всерьез, как в бою, —

душу партия в нас понимала,

принимала нас в долю свою.