то замирают, то снова взлетают вокруг огромного фонтана. Его бесчисленные струи, переливаясь в радуге, несут покой и прохладу повелителю.
С Нубией покончено.
— А теперь мы покорим Сирию. — И губы фараона раздвигаются в сладкой улыбке. — Я сожгу их города и деревни, Харуфа, я вырублю их сады, я угоню их в рабство!..
Тутмос Третий встает, и весь зал, огромный зал из розового мрамора, сотрясается от его голоса:
— Клянусь любовью Ра, похвалой отца моего Амона и тем, как молодо дышит мой нос жизнью и благоденствием, я пойду на Сирию!
Это была традиционная царская клятва, нарушить которую никто бы не осмелился. Я прочитал ее в книжке. «Клянусь любовью Ра, я пойду на Сирию!» — вот как это было. А уж потом египетское войско вторглось в страны на восточном берегу Средиземного моря — Сирию и Палестину. Но никто не узнает, никто не увидит… А где-то там, в древности, все вьется над виноградной лозой пчела, осыпанная душистою пыльцой. — Гарин… Гарин, — донеслось яснее. — Гарин! Вскинув брови и сжав указку, Антонина Алексеевна сердито смотрела на меня. Вокруг приглушенно хихикали. — Я уже три раза называю твою фамилию, Гарин. Где ты находишься? Ты заснул? Хихиканье разрасталось. Я встал. — Будешь стоять до конца урока. — Антонина Алексеевна повернулась к классу. — Из-за тебя пришлось прервать объяснение… На чем я остановилась? — Особенно разбогатели жрецы! — громче всех крикнула Тонька Кожина. Противная!.. Я стоял и мрачно оглядывал класс. Тысячелетия проносились предо мною… Да, да, конечно, еще в Древнем Египте были уроки и перемены, а дети ходили в школу и учили, учили, учили. Они приходили на уроки, и их тоже наказывали. Это с тех еще времен!.. Тогда, правда, наказывали не так, как сейчас. Тогда даже били. Ну и что? Сережку вон Матвеева недавно отец отлупил. Так вот все и тянется… И я строго посмотрел на Антонину Алексеевну. Антонина Алексеевна посмотрела на меня и сказала: — Сядь, Гарин. И я сел. Нет, подумал я, сейчас все-таки гораздо справедливее…
Это была традиционная царская клятва, нарушить которую никто бы не осмелился. Я прочитал ее в книжке. «Клянусь любовью Ра, я пойду на Сирию!» — вот как это было. А уж потом египетское войско вторглось в страны на восточном берегу Средиземного моря — Сирию и Палестину. Но никто не узнает, никто не увидит… А где-то там, в древности, все вьется над виноградной лозой пчела, осыпанная душистою пыльцой. — Гарин… Гарин, — донеслось яснее. — Гарин! Вскинув брови и сжав указку, Антонина Алексеевна сердито смотрела на меня. Вокруг приглушенно хихикали. — Я уже три раза называю твою фамилию, Гарин. Где ты находишься? Ты заснул? Хихиканье разрасталось. Я встал. — Будешь стоять до конца урока. — Антонина Алексеевна повернулась к классу. — Из-за тебя пришлось прервать объяснение… На чем я остановилась? — Особенно разбогатели жрецы! — громче всех крикнула Тонька Кожина. Противная!.. Я стоял и мрачно оглядывал класс. Тысячелетия проносились предо мною… Да, да, конечно, еще в Древнем Египте были уроки и перемены, а дети ходили в школу и учили, учили, учили. Они приходили на уроки, и их тоже наказывали. Это с тех еще времен!.. Тогда, правда, наказывали не так, как сейчас. Тогда даже били. Ну и что? Сережку вон Матвеева недавно отец отлупил. Так вот все и тянется… И я строго посмотрел на Антонину Алексеевну. Антонина Алексеевна посмотрела на меня и сказала: — Сядь, Гарин. И я сел. Нет, подумал я, сейчас все-таки гораздо справедливее…