где имелась антикварная лавка, которую полагалось хорошенько обчистить, и привозили изделия из оливкового дерева, фальшивые старинные фонари, раскрашенные культовые фигурки — все это в лавке показалось бы мне безобразным или банальным, но, как я подозреваю, уже вписывалось в их воображении в некоторую схему декорации как нечто оригинальное. Не скажу, однако, что они думали только о своей профессии. Они отдыхали.

Я наткнулся на них однажды вечером в маленьком баре для моряков в старом порту Ниццы. В бар меня привело любопытство, так как я заметил стоящий неподалеку ярко-красный «спрайт». Они развлекали паренька лет восемнадцати, который, судя по одежде, был палубным матросом с корсиканского судна, находящегося в это время в гавани. Когда я вошел, они оба остро взглянули на меня, как будто подумали: «Мы его недооценили?». Я выпил стакан пива и вышел; когда я проходил мимо их столика, младший сказал: «Добрый вечер». После этого мы вынуждены были каждый день приветствовать друг друга в отеле. Выглядело это так, будто я допущен в нечто интимное.

В течение нескольких дней время для меня тянулось так же нудно, как и для лорда Рочестера. Он оставался в банях миссис Фаукард в Лезер-Лейне и принимал лечение ртутной мазью от оспы, а я ожидал значительную часть своих заметок, случайно забытую в Лондоне. Я не мог освободить его до тех пор, пока не получу свои записи, и моим единственным развлечением в течение нескольких дней была эта парочка. Когда днем или по вечерам они залезали в свой «спрайт», мне нравилось по одежде угадывать цель их экскурсии. Оставаясь всегда элегантными, они умудрялись выразить свое настроение простой заменой одного джемпера на другой: в баре для моряков они были одеты, как всегда, прекрасно, но чуть проще обычного; когда же они имели дело с лесбиянкой, торговавшей антиквариатом в Сен-Поле, на их носовых платках была отчетливо видна мужская строчка. Однажды, вырядившись в нечто, что я посчитал их самой старой одеждой, они отсутствовали целую неделю; когда они вернулись, у старшего был синяк на правой скуле. Они рассказали мне, что были на Корсике. Понравилось ли им там, спросил я.

— Совершенная дикость, — ответил младший, Тони, и, как мне показалось, неодобрительно. Он заметил, что я смотрю на щеку Стивена, и быстро добавил: — У нас было дорожное происшествие в горах.

Два дня спустя, как раз на закате, прибыла Пупи с мужем. Я снова работал над Рочестером, сидя в пальто на балконе, когда подъехало такси, — я узнал водителя, регулярно приезжавшего из аэропорта в Ницце. Первое, что я сразу же заметил, когда пассажиры находились еще внутри, были чемоданы, ярко-голубые и удивительно новые. Даже инициалы — довольно нелепое ПТ^[6] — сияли, как только что отчеканенные монетки. Здесь был большой чемодан и маленький чемодан, и шляпная коробка — все того же лазурного оттенка, — и ко всему этому респектабельный старинный кожаный чемодан, совершенно не подходящий для воздушных путешествий, нечто, наследуемое от папеньки, с оставшейся половинкой ярлыка отеля «Шеферд» или «Королевской долины». Затем появились пассажиры, и я впервые увидел Пупи. Внизу подо мной художники по интерьеру тоже наблюдали, попивая дюбоне.

Она была очень высокой, возможно, более ста семидесяти сантиметров, очень стройной, очень юной, с каштановыми волосами, ее костюм был такой же новый, как и чемоданы. Она сказала: «Finalmente»^[7], — восторженно глядя на ничем не примечательный фасад, — впрочем, быть может, у нее просто был такой разрез глаз. Когда я увидел ее молодого спутника, я определенно почувствовал, что они только что поженились; я бы не удивился, если бы конфетти посыпалось из складок их одежды. Они были, как на фотографии в «Татлере»; они улыбались друг другу будто перед камерой, скрывая нервозность. Наверняка, они приехали прямо со свадебного торжества (прием был замечательный) после достойного венчания в церкви.

Они выглядели очень красивой парой, когда остановились на минуту, прежде чем подняться по ступенькам. Длинный луч Гарупского маяка скользнул по воде позади них, и блики пробежали по стенам отеля, как если бы управляющий нарочно дожидался их прибытия, чтобы включить все это. Оба художника сидели, отставив бокалы, и я заметил, что старший прикрыл синяк на щеке очень чистым белым платком. Конечно, они смотрели не на девушку, а на парня. Он был выше ста восьмидесяти сантиметров и такой же стройный, как и девушка, с лицом, которое могло бы быть выбито на монете — совершенным по красоте и абсолютно безжизненным — но, возможно, он просто нервничал. Его одежда, я думаю, тоже была куплена к этому событию: двубортный спортивный пиджак и серые брюки, несколько зауженные, чтобы подчеркнуть длину ног. Мне показалось, что оба они слишком молоды для женитьбы, — сомневаюсь, набралось бы у них сорок пять лет на двоих, — у меня было страстное желание наклониться с балкона и предупредить их: «Не в этот отель! В любой, только не в этот.» Возможно, я мог бы сказать им, что здесь плохо топят или нет горячей воды, или ужасно кормят (англичане, впрочем, не очень заботятся о пище), но они, конечно, не прислушались бы к моим словам — они были так явно «не от мира сего», — и каким пожилым психом я бы им показался. («Один из тех эксцентричных англичан, которых встречаешь за границей», — могу себе представить письмо домой.) Впервые мне захотелось вмешаться, а ведь я их совсем не знал. Во второй раз было уже слишком поздно, но, наверное, я буду всегда сожалеть о том, что не дал волю своему безумию...

Внизу была тишина и внимание тех двоих, напугавшее меня, и белое пятно носового платка, прикрывавшего постыдный синяк. Впервые я услышал ненавистное имя: «Мы посмотрим комнату, Пупи, или сначала выпьем?»

Они решили посмотреть комнату, и два бокала с дюбоне^[8] звякнули, снова вступив в действие.

Я думаю, она лучше знала, как следует проводить медовый месяц, потому что они больше не появились в этот вечер.

2

Я опоздал к завтраку, но заметил, что Стивен и Тони задержались на террасе дольше обычного. Возможно, они решили наконец, что для купанья слишком холодно; у меня, однако, было впечатление, что они подстерегают кого-то. Они никогда прежде не были так дружелюбны со мной, и я подумал, что они, вероятно, рассматривают меня с моей удручающе обыкновенной внешностью как своего рода прикрытие. Мой столик в этот день почему-то был сдвинут и находился в тени; Стивен предложил мне занять их место: они скоро уйдут, выпьют еще только одну чашечку... Синяк был существенно менее заметен сегодня, думаю, его припудрили.

— Вы долго здесь пробудете? — спросил я, понимая, как неловко по сравнению с их непринужденной