Послужной список Синистра не представлял собой ничего примечательного, если не считать того, что в результате двух одержанных им побед, двух наказаний за использование запрещенных приемов и трех поражений, после которых его пощадили, оценив проявленное в схватке мужество, ему удалось сохранить себе жизнь. За это время он был многократно ранен.

В одной из табличек обнаружилась запись о покупке раба управляющим некоего господина, значащегося под именем Г. Агера. Далее следовало множество официальных сведений, связанных с передачей права собственности. Я вспомнил, что в тот год из-за начавшегося восстания продажа рабов, особенно мужчин, способных по своему возрасту нести воинскую службу, была строго запрещена. Пока я изучал эти документы, Цезарь продолжал разговаривать со Статилием. Гай сказал, что в будущем, заняв должность эдила, он будет бороться за то, чтобы внести в правила боя «некоторые изменения». Пять лет спустя мне довелось стать очевидцем этих нововведений, ставших самой большой сенсацией за всю историю Игр.

— Так вот, оказывается, когда он получил свое вольное имя! — воскликнул я. — С твоего позволения, Луций, эти документы до окончания расследования останутся у меня. Это обыкновенная формальность. Через несколько дней я пришлю их тебе с кем-нибудь из своих клиентов.

— Да, конечно, можешь полностью ими располагать, — ответил Статилий. — Теперь, когда я не могу откупить его назад, мне в любом случае пришлось бы уничтожить все эти записи, за исключением документа о продаже.

Попрощавшись со Статилием и греком, мы направились обратно в сторону Форума, чтобы приступить к своей деятельности. Я должен был просмотреть отчеты в месте выдачи зернового пособия, а Гай Юлий — вернуться к своим политическим делам. Однако не успели мы сделать и нескольких шагов, как я понял, что этот пункт моих служебных обязанностей ныне выполнить мне не удастся. Взобравшись на пьедестал ростральной колонны, посланник Сената исследовал внимательным взглядом текущий мимо него людской поток. И верно, обладал поистине орлиной зоркостью, ибо, едва обнаружив мое приближение к Форуму со стороны Капитолийской дороги, тотчас спрыгнул вниз и направился ко мне.

— Ты Деций Цецилий Метелл из Комиссии двадцати шести? — спросил он.

— Да, — без особой радости отозвался я, поскольку встреча с таким вестником не сулила ничего хорошего.

— Именем Сената и граждан Рима тебя вызывают на экстренное совещание Комиссии троих в курии.

— Взялся служить Сенату и народу — забудь об отдыхе и покое, — резонно заметил при этом Гай Юлий.

Простившись с ним, я поспешил вслед за посланником в курию. При таком сопровождении со мной не осмелился заговорить ни один из встретившихся мне по дороге знакомцев.

Перед зданием курии я всегда испытывал некий благоговейный трепет. В этих древних кирпичных стенах происходили дебаты и плелись интриги, принесшие нам победы над греками, карфагенцами, нумидийцами и прочими многочисленными врагами. В этом святилище рождались решения и приказы, которые превратили Рим из крошечной деревушки у Тибра в огромную мировую державу, поглотившую своим могуществом государства внутреннего моря. Разумеется, я не стану отрицать того обстоятельства, что в Сенате процветали всяческие злоупотребления власти, которые едва не довели Рим до разрушения. Причем таковых было не меньше, чем мудрых и благородных законов, которыми этот орган власти облагодетельствовал наше государство. Так или иначе, но старая система управления мне пришлась гораздо больше по душе, чем нынешняя, и я смею надеяться, что со временем она еще возьмет верх.

Большая палата Сената была почти пуста, и каждый звук прокатывался по ней громким эхом. Лишь в первом ряду скамей сидели двое моих коллег по Комиссии троих, а также служащий в Сенате в роли секретаря вольноотпущенник Юний. Как обычно, возле него громоздилась гора восковых дощечек, а из-за уха торчал кончик бронзового стиля.

— Куда это ты запропастился? — воскликнул Рутилий, отвечавший за район правого берега Тибра, человек осторожный и строго чтивший общепринятые правила. — Мы уже ждем тебя битых два часа.

— Я был в храме Юпитера. Приносил жертву громовержцу. После этого изучал обстоятельства, связанные с совершенным в моем районе убийством. Откуда мне было знать об этом экстренном совещании? Что, собственно говоря, такого произошло, ради чего я так срочно понадобился?

— Что за убийство ты расследуешь, коллега? — не обращая внимания на мой вопрос, поинтересовался Опимий, ответственный за Авентинский, Палатинский и Целийский районы. То был человек надменного нрава и непомерного тщеславия, однако обретший скверный конец спустя несколько лет.

— Сегодня утром был найден задушенным бывший гладиатор. А почему тебя, собственно говоря, это интересует?

— О, оставь ты в покое хотя бы на время своих оборванцев, — брезгливо поморщился Рутилий. — По крайней мере, сейчас, когда есть дела поважнее. Дела, которые требуют неотложного внимания. Слыхал ли ты о пожаре неподалеку от Цирка?

— Да, все сегодня о нем только и говорят, — ответил я несколько раздраженно. — Но мы же с вами полиция, а не пожарные. Поэтому не нам с ним и разбираться.

— Видишь ли, дело в том, что пожар ни с того ни с сего вспыхнуть не может. Тем более что случилось это в одном из хранилищ, что стоят на берегу реки. Налицо все признаки поджога.

Возмущение, которое Опимий вкладывал в каждое произнесенное им слово, могло предназначаться только самому страшному для римлян преступнику. А таковым являлся только поджигатель. Даже изменники заслуживали гораздо большего снисхождения. Впрочем, дело и впрямь принимало серьезный оборот.

— Итак, я весь внимание.

— Огонь, безусловно, возник в моем районе, — продолжал Опимий. — Однако владелец загоревшегося склада жил в Субуре.

— Жил?

— Именно. Посыльный, который отправился сообщить ему о пожаре, обнаружил, что он мертв, — заколот у себя в доме.

— Довольно странное обстоятельство, не правда ли? — подхватил Рутилий. — Кстати, Юний, не помнишь, часом, как его звали?

Секретарь заглянул в одну из своих табличек:

— Парамед, азиатский грек из Антиохии.

— Минуточку, — вступил я в разговор, почувствовав возможность перенести ответственность на кого-нибудь другого. — Если речь идет о чужестранце, то данный случай, несомненно, подлежит рассмотрению претора иностранных дел.

— Увы, боюсь, с этим могут возникнуть определенные сложности, — заметил Опимий, взволнованно всплеснув руками. — Видишь ли, дело чрезвычайно тонкое, я бы даже сказал, деликатное.