его живо какая-нибудь шлюшка, типа нашей Нонночки из библиотеки, охомутает.

— А это идея! Надо ему подставить какую-нибудь телку и стричь вместе с ней с него шерсть!

— В сутенеры решил податься? — Вовчик добродушно рассмеялся. — Ты себе путевую телку найди.

— Ага, завидно, что я неженатый. Эх, Вовчик, Вовчик, иди к своей бабе, она приласкает. А уж я как-нибудь.

— Слушай, у меня идея наклюнулась. Вотрись к старику в доверие. Обхаживай его, в магазин ему бегай. Состарится совсем — кефир ему неси, клистир делай. Помогай ему, в общем. Глядишь, когда он помрет, лет через... надцать, — тебе завещание отпишет. Ты еще тогда будешь не старый. И, может быть, еще неженатым.

— В гробу я его видел вместе с клистиром.

— Но он же об этом не знает...

— Да пошел ты! Тебе что, ты ж гений. Сидишь там, в лаборатории, паяешь себе. А открытие сделаешь — прославишься в веках. А нам, как крысам техотделовским, всю жизнь коктейлем с «Агдамом» травиться? Нет, не я буду, если не придумаю, как расколоть этого старого козла.

И отшвырнул окурок, Вовчик же поплевал на свой и кинул его в урну.

— Ну что, тронулись? Знаешь, Вовчик, пойдем отсюда. Этим «Агдамом» у меня уже мозги пропахли. Пошли в «Сугроб», ударим по пиву!

— Коктейль на пиво — это диво! А наоборот — не лучший вариант. Да мне уже домой надо двигаться.

— А-а. Примерный семьянин. А я пива хочу. Надо залить горе.

— Какое такое горе?

— Такое, что не на меня наследство свалилось.

* * *

В пивбаре «Снежок» было, как всегда, шумно. Под потолком висел табачный дым. Вальяжный варено-джинсовый бармен здесь отсутствовал, его заменяли дюжие официантки, разносившие между столиков громоздкие подносы с кружками и графинами.

Эдик засел капитально — он пил уже второй графин пива, невзирая на бешеную надбавку, которая вырастала еще и за счет соленой рыбы неизвестного названия. И уже не второй, как у Булгакова, свежести, а черт знает какой. Рыбу эту почти никто не ел, она скапливалась на столах в больших количествах, пока официантки не сгребали ее на поднос и не уносили. Но рыбина жизнь на том не кончалась, поскольку, совершив круговорот, она возвращалась снова на столы после некоторого косметического макияжа. Но новые клиенты так же дружно ее отвергали, как и предыдущие, и все начиналось по новой...

Настроение у Эдика, несмотря на обильное возлияние, было гораздо ниже нижней отметки. Его тянуло с кем-либо пообщаться, поделиться своими безотрадными мыслями. Но подходящего объекта не подвертывалось. Слева клевал носом старикашка с трехцветной недельной щетиной на подбородке, справа подсел слепой со старым разваливающимся баяном, повисшем на плечевом ремне. Смотреть на его одутловатое белесое лицо желания у Эдика не было, застывшие, устремленные в никуда глаза действовали нехорошо на его возбужденную пивом психику. Слепой выложил мятый рубль, и официантка поставила перед ним кружку с пивом. Он отхлебнул половину одним глотком, потянулся к жестяной одноразовой плошке с гофрированными краями, заменявшей здесь солонку, щедро сдобрил свое пиво солью, хотя и не мог, конечно, видеть, как оно вспенилось. А, может, услышал слабое шипенье? Говорят, у слепых слух во много раз тоньше, чем у зрячих... Слепец неплохо разбирался в окружающей обстановке, видимо, был завсегдатаем этого злачного места. Допив пиво, он начал наигрывать «Очи черные».

— Эй! — Эдик очнулся от своих черных мыслей. — А ламбаду ты можешь сламбать?

— А как это? Ты напой.

— Та-та- та- та-та. Та-та-та- та-та-та-та-та-та-а...

Слепой попробовал подобрать, но получилось нечто весьма отдаленное.

— Баланда это у тебя, а не ламбада. — Эдик налил слепому баянисту из своего графина. — Допивай и дергай отсюда.

Слепой не. заставил повторять приказание. Посолив пиво, он быстро его выпил и слинял. Через пару минут звуки его ветхого инструмента слышались уже с другого конца зала.

— Не занято? — Место слепого, можно сказать, остыть не успело. Бородатый в зеленой куртке — на груди слева красный флажок — уселся на стул. Старик слева окончательно отключился, погрузившись даже не в дремоту, а вполне основательный сон.

— Слава, — представилась борода.

— Эдуард Михайлович, — слегка наклонил голову Эдик. — Не возражаешь? — Эдик обхватил пальцами горлышко графина и кивнул на пустую кружку.

— Да пока принесут, пей, кому говорю, — процитировал Высоцкого новый клиент. — Воспользуемся гостеприимством. Кстати, можно и по чуть-чуть. — Слава похлопал себя по животу, а когда отвел полу куртки, то стала видна заткнутая горлом вниз бутылка пшеничной.

— Наливай! — с жестом отчаяния, в известной мере понятно деланного, выразил свое согласие Эдик. Если честно говорить, то водку он действительно не любил, можно сказать, терпеть не мог. А тут неизвестно даже с кем. Но сегодня его прямо-таки тянуло напиться.

Слава булькнул обоим в пиво.

— Со знакомством!

Они сдвинули кружки, издавшие отнюдь не звон, а глухой стук соприкоснувшихся булыжников.

— Гадость, — сообщил Эдик, причастившись.

— Ну это ты зря, Михалыч! Нормальный советский ерш. Колючий, конечно, а жизнь какая?

— Да, жизнь... — Эдика сразу потянуло пофилософствовать. — Осень вот наступает. Очередная. А ты знаешь, что в Австралии сейчас весна.

— В Австралии? — Слава достал из гофрированной солонки щепотку соли. Из той самой, в которой недавно ковырялся слепой музыкант.

— Это хорошо.

— Что хорошо? — Эдик уже потерял нить беседы.

— Что хорошо? Все хорошо. Хорошо, что в Австралии весна.

— А! Ты про Австралию? Этот мерин Корзун поедет в Австралию.

— Какой мерин?

— Какой, какой... Корзун — мерин. Сядет на самолет. На «Боинг», «Кобру» или еще какой — и тама. А я бы поплыл пароходом.

— Что у него там родственники? — косясь на официантку, решив, что они вне поля ее зрения, борода снова плеснул «по чуть-чуть».

— Родственники? Нету у него родственников. У него есть наследство. Миллион! Понимаешь, мил-ли-он! Миллион австралийских долларов. Прикинь, миллион валютой. Не кисло?

— Да, не кисло. Ему повезло. — Слава достал сигареты. — А кто он? Старик, говоришь?

— Дерьмо. Старое дерьмо. Агент ЦРУ. Австралийский шпион. Нет, ты не въехал — он миллион получит.

— Ладно, не гони дуру. Он что твой знакомый?

— Друг. Лучший друг. Я ему каждый день покупаю кефир и ставлю клистир. А он мне завещал полмиллиона фунтов. Он мой дедушка...

— А у дедушки есть телефон? Может, поздравим его с праздником? Скажем, сегодня... Как его звать? Степаном? Ну скажем — Степанов день.

— Телефон у него простой. 36... А дальше... Дальше не помню. Не в этом суть. Он миллионер. Подпольный. Да он все равно уезжает в Австралию. В Сидней.