*
Откупаться от мёртвых слезами,
поцелуями — от живых,
по субботам заглядывать к маме,
наедаться за семерых.
Подожди — горячо. Не горчит ли?
Это папа солил грибы.
Откупаться от Бога молитвой.
И стишатами — от судьбы.
* * *
Мужская линия: никотин
и водка. Сдаётся мне —
из папиных предков ни один
не умер в трезвом уме.
А я ни капли в рот не беру
и, чокаясь молоком,
знаю, что в трезвом уме умру,
но, может быть, не в своём.
* * *
Кому мы нужны, ненаписанной книги герои,
кому мы нужны, прихлебатели и дармоеды,
матросы страны, не имеющей выхода к морю,
пилоты страны, не имеющей выхода к небу?
Но нам иногда кое-кто доверяет потомков.
О, как мы умеем беречь невесомое тельце!
Кому мы нужны, ненадёжных, запутанных, ломких
воздушных путей и подземных распутий путейцы?
* * *
продаётся родина
пианино
чёрное потёртое
две педали
только что настроено
строй не держит
сто рублей измайлово
самовывоз
* * *
Граждане Соединённых Штатов,
знаете, как мы живём в России? —
словно в ожиданье результатов
биопсии.
Станет ли диагнозом угроза?
Верить ли растерянной гадалке,
просыпающейся от наркоза
на каталке?
* * *
Маленькое затишье,
и снова воет в трубе
страх, в котором боишься
признаться даже себе.
Ветер, ветер в ответе
за то, что страшно хрупкби
очень крупные дети,
крошечные старики.
* * *
На родину! На свет, на запах,
на звук застольных песен дружных,
с пригоршнею ключей от замков
песочных, снежных и воздушных, —
хлебнуть молчанья проливного,
разжиться гречневою речью
в беличьих домиках Кускова,
в скворечниках Замоскворечья.
* * *
Лицом к лицу лица не… Дальнозоркость.
Надень очки для чтенья — и увидишь:
пушистые ресницы поредели,
у глаз проклёвываются морщины,
горчит улыбка, губы стали мягче,
понятливей, послушней, благодарней…
Спокойной ночи! Ничего не бойся!
Целебней не бывает поцелуев,
чем эти, — перед сном, в очках для чтенья.
* * *
Весело, нежно, пылко
пускаю себя в распыл.
Сердце моё — копилка,
которую ты разбил.
Надолго ли нам хватит
рассыпавшихся монет,
пёстрых коротких платьев,
ласк, снов, рифм, слёз, книг, зим, лет?
* * *
Ты нежный, я очень нежная.
Мне так хорошо с тобою,
что кажется: жги меня, режь меня —
я не почувствую боли.
Так ласковы эти свидания,
так лакомы любельки эти,
что кажется: убивай меня —
я не почувствую смерти.
* * *
засыхала на корню
мандрагорой
лопотала инженю
тонкогорлой
про гражданскую войну
пела второй
целовала простыню
на которой
* * *
Дочки-матери на деньги,
на кому-помыть-посуду,
на простудишься-надень-ка,
будешь-ужинать-не-буду.
Почему-пиджак-прокурен?
Что-сказал-эндокринолог?
Мой язык литературен,
твой — проколот.
* * *
тихо колышется
колыбель
в розе закрывшейся
дремлет шмель
спит аки пьяница
в луже дождь
где ж она шляется
наша дочь
* * *
Открыть. Досаду превозмочь.
Наполнить чайник доверху.
Удочерить родную дочь
труднее, чем детдомовку.
Зачем она всё время врёт?
Зачем, моя хорошая,
всё делаешь наоборот,
так на меня похожая?
* * *
Долги небесам отдашь ли,
расходы им возместишь ли,
поэт, не идущий дальше
коротеньких восьмистиший,
подслушанных в детских, в спальнях,
записанных без помарки,
доверчивых и нахальных,
как белки в Центральном парке?
* * *
Уже дальнозорка. Ещё легка.
Уже плаксива. Ещё тонкорука.
Ещё могла бы родить сынка.
Уже могла бы баловать внука.
Ещё как раз, хотя и впритык,
четыре узких свадебных платья.
Ещё показываю язык.
Уже догадываюсь о расплате.
* * *
Тебе я больше не кормилица —
забудь о птичьем молоке.
Сама себе однофамилица,
обложку глажу по щеке.
Тебя не первую кормила я
и отнимала от груди…
Распространённая фамилия.
Однофамильцев — пруд пруди.
Солнечное сплетение
Спящая красавица!
Она спала среди цветов,
Под плеск любимых голосов.
Спала…И для нее одной
Снег рассыпался тишиной.
И, нежный сон ее щадя,
Тихонько пел орган дождя.
А тот, кто так ее любил,
Не целовал — и не будил.
* * *
В сплетенье рук твоих, как в колыбели,
затихла я.
Возможно ль в жизни большее доверье,
чем я — твоя?
Как это важно — слушать свое имя.
едва дыша,
и ощущать ладонями твоими,
что — хороша.
* * *
Начало жилища:
две