школой? Как раз середина семестра.

Ты сам говорил, что мы никогда не сумеем выбросить это из головы.

Да, да.

Мальчишки не хотят идти наверх. Они играют у себя в спальне. А внизу сыро.

Ладно. Хорошо. Надо подумать о том, чтобы снять что-то. Может быть, пока мы не приведем дела в порядок. Посмотрим. Налить тебе еще?

Половинку.

Прости. Я ведь не обвиняю тебя. Я говорил сгоряча.

Знаешь, я думаю, что могла бы догадаться. По тому, как он говорил. Но это было так интересно. Его мысли… так необычно слышать философский разговор… какая-то предельная откровенность… И хотя я решила, что он депрессивная личность, новизна того, что кто-то может говорить о таких вещах совершенно естественно, захватывала.

Знаешь, что забавно.

Что?

Она очень похожа на него. Его дочь. Она тоже игрок.

Да, это удивительно.

Ведь их отношения не назовешь близкими?

Едва ли.

Полное безразличие. Знаешь, я обнаружил — когда люди из «Гудвилла» забрали все его барахло — обнаружил, что этот освобожденный автомобиль внутри выглядит очень пристойно. Обивка в порядке. И я заглянул под капот. Масло нужно сменить, и ремень вентилятора выглядит немного потертым. Эта машинка еще попрыгает по дороге. Может быть, новые амортизаторы…

Тебе нравится эта машина, правда?

Ну, если ее как следует покрасить, может быть, сменить какие-то детали…. Знаешь, люди коллекционируют подобные вещи. «Форды Фолкэны».

Это был его дом.

Нет, дорогая. Вот его дом. А это просто машина.

Наша машина.

Выходит, что так. Ее письмо надо повесить на стенку в рамочке или зарыть во дворе вместе с банкой праха.

Ой, но она хотела, чтобы прах был разбросан.

Разбросан? Ты сказала «разбросан»?

Рассыпан?

Тогда почему не рассеян?

Развеян.

Ладно, пускай «развеян» Я не против.

Перевод В. Кулагиной-Ярцевой.