Ричард Руссо Свет на Монегане

Что ж, он и впрямь ошибался, вынужден был признать Мартин, когда на горизонте замаячили очертания Монегана. Ошибался и насчет острова, и насчет переправы. А может, и вообще зря затеял всю эту поездку — на что, собственно, и намекала Джойс, сестра Клары, хотя тогда он не очень-то ее слушал, потому что она та еще стерва. Подумать только: ведь с тех пор (с тех пор, как умерла Клара) прошла уже уйма времени, а она все пытается заставить его почувствовать себя виноватым. Как будто это он жил во лжи двадцать пять лет. Мартин так и видел ее мерзкую ухмылочку.

Но насчет острова — да, ошибался. Не так его себе представлял. Ему казалось, что Монеган — прибежище для своры полуголодных, самовлюбленных, бесталанных мазилок вроде самой Джойс. Для неудачников, которые организовали там свою колонию (увы, Роберта Тревора к таковым не отнесешь). Но, проглядев брошюрку, он обнаружил, что ничего подобного нет и в помине. Художники, которые проводили там лето, вовсе не входили в число «подающих надежды» — они давно уже добились успеха. А еще остров гордился своими пешеходными маршрутами, чему Мартин был только рад. Иначе как он объяснил бы Бет свое внезапное желание осмотреть Монеган вместо того, чтобы сразу отправиться дальше по побережью в Бар-Харбор в согласии с их первоначальным планом? Он покосился на нее, чтобы убедиться, что она еще не догадалась об их истинной цели.

Женщина, вторгшаяся в его мысли, закрыла глаза и откинула голову на спинку кресла, подставив свое гладкое горло слабеющему сентябрьскому солнцу. Ее длинные волосы свисали прямо на рюкзак, который втиснул между креслами сидящий позади молодой парень. Мартин улыбнулся ему в знак извинения. В ответ юноша добродушно пожал плечами, словно говоря: «Уж мы-то с вами знаем, что такое эти красотки, которые не следят за своими волосами».

Нет, подбодрил себя Мартин, Бет не из тех, кто везде ищет скрытые причины. Наоборот, ее умение встречать неожиданные повороты судьбы с олимпийским спокойствием было поистине драгоценным даром. Пределом ее эмоциональной реакции в подобных случаях была чуть приподнятая бровь — и, с точки зрения Мартина, такая экономность заслуживала огромного уважения, тем более если речь шла о женщине. Бет никогда не спрашивала: «Что я говорила?» даже в располагающей к этому ситуации — вот, например, хоть как сейчас с паромом. Вся их поездка, спешно организованная после того, как свернули съемку, была полна таких мелких неприятностей.

— Теперь я понял, почему они не берут машины, — сказал ей Мартин, возвращаясь к информационной брошюре. Вчера он уверял ее, что на любой островок у побережья Мэна можно переправиться с автомобилем и что сейчас, после Дня труда, им даже не надо заранее бронировать место. — На острове нет дорог.

Конечно, у эмоциональной сдержанности Бет была и оборотная сторона. Эта ее изогнутая бровь отлично показывала — может, намеренно, а может, нет, — что ваша ошибка отнюдь не вызывает у нее удивления, поскольку она знает вас как облупленного и, следовательно, понимает, что сесть в лужу для вас вполне естественно. Сейчас, снова взглянув на Бет, Мартин получил именно эту самую бровь, смысл которой был яснее ясного. К счастью, она сопровождалась еще и призраком улыбки, а в ней крылся намек на великодушие, отличающее Бет от таких профессиональных стерв, как его свояченица Джойс.

— По крайней мере, асфальтированных, — уточнил он, когда Бет опять позволила своим векам сонно опуститься. — Круглый год, если не считать лета, на острове живут только семьдесят пять человек. В местную школу ходят пятеро детей.

Не открывая глаз, Бет откликнулась:

— Интересно, есть у них особая программа для одаренных?

Мартин усмехнулся.

— Или для отстающих.

Бет не улыбнулась, и Мартин подумал, уж не совершил ли он очередной промах. Он принял ее замечание за шутку, потому что оно и правда было забавным, но кто его знает. «Похоже, она прямо создана для тебя, Мартин, — заметила Джойс вчера, хотя Бет оставалась в машине, когда он поднялся на крыльцо и позвонил. — Как вам повезло, что вы нашли друг друга».

— Туристам советуют захватить с собой фонарь, потому что на острове часто отключается электричество, — продолжал читать Мартин. — У тебя за пазухой вряд ли найдется фонарик?

При этих словах Бет оттянула сверху свою майку, чтобы проверить. Оттуда, где сидел Мартин, целых несколько секунд была прекрасно видна ее правая грудь, и лишь потом эластичная ткань, хлопнув, вернулась на место. Юноша позади них выбрал именно этот момент, чтобы встать, а значит, оказался на еще более выгодной позиции.

— Эй, — сказал Мартин, когда парень отошел к противоположному борту, за пределы слышимости. — Здесь тебе не Лос-Анджелес.

— Да ну? — отозвалась она с притворным удивлением. — Неужели?

— Точно, — подтвердил он, снова переводя глаза на страницы брошюры. — В Новой Англии по-другому относятся к обнаженной натуре.

Сам он родился и вырос в Калифорнии, а на северо-восток ездил всего пару раз, на съемки: однажды в Южный Коннектикут, где Новой Англией почти не пахло, и однажды в Бостон — город как город. Но ведь когда-то на этой каменистой почве и вправду процветало пуританство! После того как они прокатились по берегам Мэна из Портленда на север, Мартин почувствовал, что понимает, почему у обитателей этого сурового негостеприимного края могло сложиться более строгое отношение к сексу, чем у жителей Малибу.

— Слушай, старичок, эти игрушки дорого мне обошлись.

Что ж, тут не поспоришь. И не только они, подумал Мартин. Бет твердо верила в радикальные методы устранения физических несовершенств — можно даже сказать, твердо верила в самое твердость. Ее тридцатипятилетнее тело было упругим и худощавым, длинные ноги — загорелыми и рельефными, точно канаты, живот — плоским от бесчисленного количества жесточайших скручиваний. Если уж говорить начистоту, грудь у Бет могла бы быть и помягче, во всяком случае, на вкус Мартина: смотреть на нее было приятнее, чем ее ласкать. После того, что Бет с ней сделала, ее соски постоянно находились в состоянии эрекции. Если тот парень у перил все хорошо разглядел, он уже получил от этой груди максимум возможного удовольствия.

«Калифорнийцы как вид, — любил задумчиво повторять друг Мартина режиссер Питер Аксельрод, — постепенно вытравляют из себя последние следы уродства». А заодно и красоты, порой думал Мартин. Живя в Лос-Анджелесе и работая в кино, Мартин имел дело со многими прекрасными женщинами, и даже самые прекрасные из них знали за собой недостатки, которые их огорчали. У Одри Хепберн