"Парта..." "Порно..." тьфу ты, язык сломаешь!

- "Портанагос", - подсказал Стерлингов.

- Одна коробка, - добавил Плеханов. - Ну?

- Что ну?

- Ты шо, все скурил?

Стерлингов замялся.

- Нескуренные сигары взад! - потребовал старший прапорщик. - И окурки тоже.

- Окурки-то зачем?

- Для отчетности.

- Один окурок артист съел, - сообщил Стерлингов.

- Да ну?! - удивился начсклада. - По пьяни, что ли? Эх, жаль меня там не было! Ладно, один окурок прощаю. Дальше: пыво "Колос", 500 миллилитров. Где?

- Выпили.

- Бутылки взад! Коньяк "Дегестан"?

- Тоже выпили, - соврал Стерлингов и зарделся.

- Не положено! - хлопнул ладонью по столу Плеханов. - По инструкции разрешалось выпить 50 грамм. Ишшо 50 - на усушку и пролив.Итого 100. Шо, думаешь, считать не умею?

- Ну Иван Кузьмич... - начал было Стерлингов.

- И не проси, - прапорщик ощетинил усы. - Не могу! И начальство, думаешь, дураки, раз тебе легенду трезвенника придумало? Э, погоди, - он почесал ухо. - Ты шо ж, вправду че ли, все время не пил?

- Вправду, - Стерлингов кивнул.

- Целую неделю?

- Даже больше.

- Да ну , брешешь, - Плеханов недоверчиво сдвинул брови. - Киросинил, небось, себе втихаря.

- Да нет же, в самом деле, - Приложил руку к сердцу Стерлингов.

- Ни капли, ни капельки?

- Вот пристал! Сказано тебе: не пил, значит, так и есть. Нельзя мне было.

- Шо, месячные? - начсклада заржал.

- Дурак ты, Кузьмич, - обиделся Стерлингов. - Подшили меня перед заданием.

- Это как подворотничок, че ли?

- Сам ты воротничок! Ампулу мне вставили, - Стерлингов похлопал себя по заднице. - Как выпьешь - все, смерть!

- Ух ты ма! - прапорщик всплеснул руками. - Во, химики. Ну, а теперь-то шо?

- Не знаю, - сказал Стерлингов. - Вроде бы обещали расшить. Скорей бы уж. А то и выпить не выпьешь, и все такое прочие...

- Это какое же такое прочие? - блеснул глазами Плеханов. - Шо ж, и трахнуться даже нельзя?

- Да причем здесь трахнуться? - сморщился Стерлингов. - Я про еду говорю. Например, селедку в винном соусе нельзя, конфеты с ликером тоже. Я тут не удержался, две ромовые бабы съел, так потом насилу откачали...

- Да уж, - посочувствовал начсклада. - Я бы так не смог. Я бы, наверное, в тот же вечер ее, заразу, кухонным ножом бы выковырял и нажрался бы в говно.

- Так и я бы, может, выковырял, когда б знал, где она, - вздохнул Стерлингов. - Мне же ее специально под общим наркозом вшивали, чтоб потом не нашел.

- Да, дела. - Плеханов тоже вздохнул и вспомнил о своих обязанностях. - Короче, так: пока не расшился, коньяк сдать.

- Ладно, - сдался Стерлингов.

- Теперь раздел еда, - прапорщик перевернул страницу. - Гамбургеры, булки с кремом, шпик, огурцы, капуста, хлиб. По всему составить подробный отчет и сдать в течении суток.

- Хорошо, - Стерлингов больше спорить не стал.

Тут вошел Козлов. Был он уже помыт, в форме, причесан, и растительности на лице не было, не считая рыжих усов. Ы руках капитан держал вещи. Плеханов переключился на него.

- Шо, значит, у нас здесь? - он принялся разбирать козловский реквизит. - Так, вижу: плащ, пиджак, штаны... Нет, штаны не пойдцт, зашьешь приноси. Дальше: майка, носки, турсы, усы. Усы? Где усы?

Козлов опустил глаза:

- На мне усы. Не отклеиваются. Придется брить.

- Я те сбрею! Ты их сбреешь, а где я новые возьму? Одни усы на все Управление. Короче, если до завтрева не отдерешь, я тя головой в жбан с кипятком окуну и буду держать до тех пор, пока не отстанут! Ты меня хорошо понял?

- Хорошо, - буркнул Козлов и попятился к выходу.

- Погодь! - окликнул его начсклада. - А двушка с диркой где?

- Нет двушки, - сказал капитан.

- В десятикратном размере! - Плеханов что-то записал на листке. Все, оба свободны.

Козлов со Стерлинговым поспешили уйти.

- Слушай, Эдик, - сказал в коридорое Козлов. - Я тут в тюрьме стихи написал. Хочешь, прочту?

- Давай, - Стерлингов не возражал.

- Над Матросской Тишиной - тишина... - начал Козлов и замолк. Дальше, как ни старался, вспомнить он не мог.

- Неплохо, - похвалил Стерлингов. - Можешь опубликовать в нашей многотиражке.

Капитан посмотрел на Стерлингова, но так и не понял, смеется тот или нет.

* * *

Когда шеф контрразведки и полковник Семинард попали в коммунальную квартиру на Арбате, где жил Евлампий, когда, плутая между тазов и велосипедов, нашли они оббитую драной дерюгой дверь, когда, открыв эту дверь, вошли в холодную неотапливаемую комнату, полковник Бабель все так же лежал на диване, и грязные ботинки его свешивались вниз. Сухонькое стариковское тело не разложилось, а мумифицировалось отчего стало еще легче и суше. Невидящие глаза полковника были устремлены в потолок.

- Да, вот оно как бывает, - проговорил шеф, снимая с головы фуражку. Он подошел к телу и двумя пальцами опустил Евлампию веки. - Не дожил старик до персональной песии.

- И вечная память, - почему-то добавил Семинард...

За окном на Арбате кипела жизнь. Уличные художники рисовали углем прямо на стенах, фарцовщики увивались вокруг иностранцев, хиппи целовались на глазах у тех и других.

- Мне снился генерал Скойбеда, только что попавший в тюрьму... - донесся оттуда козлиный фальцет под разбитую, расстроенную гитару.

- Да, - шеф контрразведки сжал кулаки. - Много еще всякой плесени по нашей с тобой земле ходит. - Он посмотрел за окно. - Давай же поклянемся, Георгий, над телом товарища, что будем давить эту нечисть, пока силы не иссякнут, до полной окончательной победы!

- Клянусь! - произнес Семинард и смахнул украдкой побежавшую по щеке слезу.

Зима-лето 1992 г.