Уильям Ф. Нолан
Конец, и никаких «но»
Остановив роскошный кремовый «тандерберд» в конце покрытого гравием проезда, Гаррисон Миллер почувствовал желание раздавить солнечные очки. Он выбрался из машины, достал их из дорогого кожаного чехла — подарок Сильвии ко дню рождения, — осторожно опустил под ноги и тяжело наступил, сминая изящную оправу и кроша в порошок темные стекла.
— Чудесно, — сказал Гаррисон Миллер. — Теперь твоя очередь, мистер Берд.
Он дважды обошел вокруг длинного приземистого автомобиля, удовлетворенно кивнул и так ударил каблуком по бамперу, что тот прогнулся.
— Не сравнить с тем, как делали раньше, — отметил Гаррисон Миллер и направился к прелестному белому домику, расположенному на склоне холма. По пути он намеренно прошел по влажной клумбе, потоптав драгоценные розы жены и нарочно измазав туфли.
Сильвия Миллер, холодно улыбаясь, стояла в дверях. Ее лицо раскраснелось, как всегда, когда муж возвращался пьяный.
— Опять, Гарри? Никак не можешь не набраться?
— Ошибаешься, милочка. — Он ухмыльнулся. — Трезв как стеклышко. Угодно убедиться?
Миллер наклонил голову, широко разинул рот и громко выдохнул. Жена сморщила нос, потом резко выпрямилась.
— Господи, да ты и в самом деле трезв!
— Совершенно верно. Мужьям заказано обманывать своих возлюбленных.
Сильвия опустила глаза на его подтекающие туфли.
— Ты разносишь грязь, — заметила она, следуя за ним на кухню. — Что с тобой, Гарри?
Гаррисон Миллер не ответил. Это был высокий блондин тридцати пяти лет, одетый в черные брюки и приталенную спортивную рубашку красного цвета. Его загорелое, еще мальчишеское лицо излучало удовлетворение. Он открыл холодильник.
— Ага! Недурное мясо!
— Это к сегодняшнему вечеру, — отозвалась жена.
— У нас не будет никакого вечера, — отрезал Миллер, неся мясо к мусоропроводу. — Ни у нас, ни где-нибудь в другом месте. И вообще, — усмехнулся он, — сегодняшнего вечера не будет!
Мясо с глухим чавканьем упало вниз.
— Ты с ума сошел! — разозлилась Сильвия Миллер. — Оно стоило денег!
Миллер щелкнул пальцами.
— Конечно! Деньги. Старые добрые зелененькие бумажки. Из тех, что не растут на деревьях. — Он вытащил из бумажника десятидолларовую банкноту и взмахнул ею в воздухе. — Смотрите внимательно, мадам, и первой из непосвященных вы удостоитесь чести лицезреть таинственные и ужасающие действа, показанные мудрыми старцами Тибета в бытность мою безусым юнцом.
Он поднес к банкноте золотую зажигалку, и крохотный язычок пламени лизнул край бумажки. Она горела медленно, сворачиваясь в темные хлопья пепла.
— Я знаю, что ты пьян, — твердо заявила жена. — Зажевал чем-то, и от тебя не пахнет, но все-таки ты набрался как свинья.
— Вопиющая ложь! — вскричал Миллер. — У меня просто отличное настроение. Изумительное.
Он вскочил на табуретку и заколотил себя в грудь кулаками, словно отбивая дробь на барабане.
— Ступай в постель, Гарри, — потянувшись к нему, сказала Сильвия.
— Зачем? Ты так истомилась по красивому телу бывшего помощника режиссера, что не можешь дождаться ночи?
Сильвия Миллер взглянула на ухмыляющегося мужа, и ее нахмуренное лицо просветлело.
— Ты… ты сказал «бывшего»?
— Точно, либер фрау. — Он спрыгнул на пол и подошел к ней вплотную.
— Мой милый! — взвизгнула она, бросаясь ему на шею. — Что ж ты сразу не сказал?! Наконец-то! Мой муж — режиссер «Юниверсал-Американ»!
— Нет. — Миллер отвел ее руки. — Нет. Твой муж — безработный.
Сильвия отпрянула и побледнела.
— Перед тем, как ты заладишь свое «О, Гарри, как ты мог», я сам скажу тебе — как. Я вошел к Фишеру и выдал: «Берни, ты — скупой грязный мошенник с душой сводника». Потом я объяснил ему, что во всей его жирной туше таланта меньше, чем у меня в заднице. После этого я направился в кабинет Миттенхольтцера и…
— О-о, — простонала Сильвия, — господи, только не к мистеру Миттенхольтцеру…
— К нему самому. Лично к Большой Шишке. Один косой взгляд старого Митти, и твоя фамилия открывает все черные списки. А мне наплевать. Что за наслаждение! Десять лет я потел над его халтурой, и наконец-то мне было наплевать!
Сильвия сидела тихо, в ужасе зажав рот руками.
— Я сообщил ему, что он дутый художник, что его тупые фильмы вызывают лишь смех… Я сказал этому старому козлу все!
Миллер прошел в гостиную; его жена медленно проследовала за ним.
— Вот они. — Гаррисон Миллер указал на книжный шкаф рядом с окном на Беверли-Хиллс. — Переплетенные копии каждого паршивого сценария, над которым я гнул спину в «Ю-А». Продюсер — Натан А. Миттенхольтцер. Режиссер — Бернард Фишер. Помощник режиссера — Гаррисон К. Миллер, бывший «подающий надежды», ныне стопроцентный раб.
Он нагнулся, вытащил все семнадцать книжек и быстро вынес их во внутренний дворик.
— Смотри, — крикнул он, — это дерьмо даже не плавает!
И побросал книги одну за другой в большой бассейн.
Сильвия подошла к нему как раз в тот момент, когда последний фолиант со всхлипом исчез в голубой воде.
— Что ты с нами сделал, Гарри? — медленно произнесла она.
— С нами? Неужели ты не понимаешь, что после шести лет взаимного обмана не существует никакого «мы»? Никогда не существовало… Не стоит притворяться. Просто встретились двое здоровых, привлекательных животных и решили пожевать сено вместе. А немного погодя подписали узаконивающую это маленькую бумажку. Так мы стали мужем и женой.
— Ты говоришь невыразимые гадости. Разве я не была всегда…
— …благоразумной кошкой? О, ну разумеется! Я тоже, любовь моя, выбирал партнерш с величайшей осмотрительностью по принципу свободной морали и закрытого рта. Нет пересудов — нет скандала.
— Гарри, я…
— Тс-с! — Он приложил палец к губам. — Некогда продолжать наши милые семейные беседы. Есть дела поважнее. А часики тикают… Осталось совсем немного.
Миллер быстро прошел в кабинет, предоставив жене следовать за ним, снял трубку телефона и торопливо набрал номер.
— Слушаю, — прозвучал сухой женский голос.
— Это вы, мисс Бентли?
— Да, у аппарата Милдред Бентли.
— Отлично. Говорит Гарри Миллер из «Ю-А». Я всего лишь хотел сказать вам, что вы — старая ядовитая сплетница, мисс Бентли. И еще могу добавить, что я, кажется, знаю, чего вам не хватало все эти годы: хорошенько поваляться в сене.
— Бросила трубку, — сообщил он, сияя мальчишеской улыбкой. — Всеми обожаемая обозревательница нашей газетенки, общий друг Милли. Эта багроволицая карга вообразила, будто повелевает Голливудом. Я не мог о ней забыть.
— Она может арестовать тебя