компании остаются равными. Но как только у одного из вас хватит дури вступить в брак, все его имущество и доходы незамедлительно отходят к холостым братьям».

Наступает гробовое молчание, затем пять возмущенных голосов обрушиваются на меня, причем все кричат одновременно.

— Что?! Нет, этого не может быть, чушь! Абсолютный нонсенс... — возмущается Джессика.

— Он не имеет права! — протестует Тру, ударяя ребром ладони по столу. — Не может же он управлять...

— Это похоже на шутку, — вступает Питер, хотя ему не до смеха. — Это унизительно.

— Да как ему пришло в голову такое! — восклицает Адам.

Даже Тейлор выражает обиду:

— По сути дела, он отнимает у нас наше наследство. Это безумие!

Я пытаюсь всех успокоить, но, честно говоря, не нахожу ничего более умного, чем заметить:

— Это, во всяком случае, позволяет понять, что за человек был ваш отец.

Но мои слова ни к селу, ни к городу.

Тру с недоумением смотрит на меня.

— Понять? О, я понимаю. Я все понимаю. Это жажда власти, и ничего более.

Адам издает какой-то звук, похожий на хихиканье, но без всякого веселья.

— Да что ты так взъелся, Тру? Ты сам всегда говорил, что институт брака — явление архаичное и варварское.

Питер пытается собраться с мыслями, но костяшки его пальцев, сжимающих «дипломат», побелели.

— Я не сомневаюсь: отец исходил из лучших побуждений, но не очень приятно думать, что он не полагался на наш здравый смысл.

Снова тишина — на сей раз еще более длительная. Я вижу, что все погрузились в собственные мысли.

Возьмем Адама. Он, должно быть, говорит себе: А в общем, что мне беспокоиться? Уж чего-чего, а жениться — это последнее, о чем я когда-либо мечтал. Мне больше нравится порхать по лугам. И каким лугам!..

Теперь взглянем на Питера. Он расслабил пальцы и больше не давит на свой «дипломат». Спокойно, — говорит он себе, — одного неудачного брака мне хватило по горло. Нет уж, увольте, лучше любая напасть, чем еще одна жена.

Посмотрим теперь на Тру. На его лице застыла обычная самодовольная ухмылка. О, я как будто читаю его мысли: Нет уж, дудки, бабам меня не захомутать. Только женись, и милая женушка шагу не даст ступить. Сиди и выслушивай ее жалобы, что ты не заметил новые обои. А то наберет вырезок из газет, где всякая мура о несчастных случаях с мотоциклистами, и подсунет тебе, а любимую черную кожаную куртку пожертвует Армии спасения. Чтобы я женился?! Ждите!

А о чем размышляет Тейлор? Голову даю на отсечение, что-нибудь такое: Меня все это не касается. Можно подумать, в мою лабораторию ломится толпа девиц, только и ждущих момента, чтобы подцепить меня. И слабая улыбка кривит его губы.

Словом, каждый из них убежден, что чаша сия его минует и ему не стоит никакого труда сохранить в целости и неприкосновенности свою холостяцкую жизнь. А вместе с тем я чувствую, как каждому из них приходит в голову и другая мысль, у каждого в голове мелькает: А ведь недурно было бы остаться последним холостяком и заполучить все. Для Адама это означало бы стать плейбоем номер один западного мира. Питер мог бы управлять компанией по своему усмотрению, без всяких помех. Тру не преминул бы воспользоваться возможностью ввести универмаги Форчэнов в двадцать первый век. И даже Тейлор, наверное, предается фантазиям о том, сколько бы свободы и возможностей появилось у него для реализации своих изобретений.

Первым нарушает тишину Тру.

— Подождите секундочку, — говорит он.

Уже по тону я знаю, что будет дальше. Этого я боялся больше всего. О Господи, надо было оставить немного таблеток. Но теперь уже деваться некуда — придется брать быка за рога.

— Я понимаю, что вы хотите спросить, Тру. Больше всего вас интересует, что будет в случае... в том «крайнем» случае — я выделяю это слово, — если все четверо вступят в брак?

Пять пар глаз уставились на меня. Я больше не в силах скрывать капли пота, выступившие на лбу. Я смахиваю их ладонью.

— В том крайнем случае, если все четверо вступят в брак, — говорю я почти скороговоркой: мне хочется поскорее покончить с этим, — все состояние «Форчэн энтерпрайзиз» отойдет ко мне.

Вновь вавилонское столпотворение.

— Это все ваши штучки. Это вы его науськали, — улавливаю я голос Тру.

— Это вы подговорили отца? — кричит Адам.

— Вам не видать компании как своих ушей, — предостерегает Питер с несвойственной ему горячностью.

Даже Тейлор нападает на меня:

— Но это же удар ниже пояса!

Я знал, что этого не избежать. Я не удивлен. Но разве это не больно? Конечно, больно. Я пытаюсь успокоить себя и говорю, что все эти несправедливые упреки брошены мне в пылу негодования, в раздражении, потому что никогда не сомневался, что мальчики относятся ко мне с искренним почтением и не подвергают сомнению мои высокие моральные принципы.

— Еще до сегодняшнего утра мне не было известно содержание дополнительного распоряжения, — оправдываюсь я. — Ваш отец ни разу не обсуждал со мной эту... эту тонтину. Иначе я непременно бы...

Но Тру не дает мне закончить:

— Да бросьте! Не буду говорить за всех братьев, Ноулан, но что касается меня лично, то и речи быть не может, что я когда-нибудь женюсь, так что проблема вашего наследования весьма спорна...

— Ваше здоровье. — Адам поднимает воображаемый бокал за его холостяцкую жизнь.

Питер стряхивает пылинку со шляпы и кивает в знак согласия. Тейлор улыбается с отсутствующим видом, продолжая что-то чиркать в записной книжке.

Должен признаться, я вздохнул с облегчением, видя, что буря стихла столь же быстро, как и началась. Полагаю, этим я обязан их неколебимой вере в свою холостяцкую стойкость.

Уходя, они даже пожали мне руку, а Тейлор похлопал меня по плечу и выразил пожелание, чтобы ни у кого не осталось обиды.

С непритворной радостью я тоже желаю им всего наилучшего и провожаю до выхода. С облегчением говорю себе, что наконец все позади, и я свободен как ветер, но не тут-то было: Джессика сидит на прежнем месте и пристально разглядывает меня.

Я возвращаюсь, напустив на себя безмятежный вид, а она сидит нога на ногу в огромном кожаном кресле с подлокотниками-крыльями, в безупречном белом льняном костюме, седые волосы коротко подстрижены и уложены рукой мастера. Как всегда, в голове проносится мысль: Вот женщина, которая источает яд и обаяние, а порой — как сейчас — откровенное недовольство.

— Честное слово, Джессика, я не желаю быть последним участником этой тонтины. Можете мне поверить. И на состояние ваших внуков не посягаю.

— Не несите чушь, Ноулан. Никто вас ни в чем не подозревает.

Я несколько смущен.

— Вы на меня не сердитесь?

В ответ она посылает мне чарующую