тюремных романсов хватало и хватает на Руси, но здесь речь идет о большом русском поэте, а у больших поэтов и тюремные романсы иные.

Будущей жизни с Инной не получилось, дружбы с "Новым миром” не получилось. Ничего из задуманного в письмах не вышло. Остались прежние мелкие газетки в Воронежской области, грызня и нелюбовь среди воронежских писателей. Ещё года два в адрес Инны в Москву идут письма, до середины 1966 года, но из писем исчезнет глубина былых замыслов, есть какие-то привычные отчёты для самосохранения себя как поэта.

Почему ему не дали хотя бы комнату в Воронеже? Почему не пристроили на работу в издательство или воронежскую газету? Знали же ему цену. Что делали те воронежские ценители, которые сейчас обслюнявили все мемуары? Его, как зайца, гоняли по занюханным районным центрам, допуская лишь до районных газетенок, не подпуская к городу. Поэт спивался, болел. Не спасли и женитьба в 1970 году на Рае Андреевой и рождение сына. А тут еще и болезнь легких, недолеченная после лагерей, сказалась.

Алексей Прасолов почувствовал: старости у него не будет. Остановится всё на зрелости. "Моя никчёмность на свете уже настолько осознана, что я явственно вижу, как я в последний раз вхожу к этим сволочам с этим вопросом — нужен ли я? Как выхожу от них… Всё впереди лишено смысла… Сознание именно бессмысленности существования — больного или здорового — всё равно. P.S. За себя перед Богом отчитаюсь…”.

Это уже из последних писем 1972 года из больницы жене Раисе перед смертью, такой нелепой и ненужной.