Фейербахе. — «Спор о действительности или недействительности мышления, изолирующегося от практики, есть чисто схоластический вопрос»^[14]. [47]

Здесь и заключается решение тех трудностей, на которые было указано в начале статьи, тех самых трудностей, из которых выросли как результат неспособности их решить и кантианские, и гегелевские, и неогегельянские концепции.

Как можно вообще сопоставить, сравнить представление с вещью, понятие с предметом?

В каком особом «пространстве» их можно «отождествить», чтобы вообще иметь право рассматривать как «однородные», сравнимые, сопоставимые вещи?

Кант отвечал: в пространстве представления. Надо превратить вещь в представление. Тогда ее можно сравнивать с другим представлением. И не раньше, не иначе. А «вещь в себе» (т. е. вещь вне представления) сравнивать и сопоставлять с «вещью в представлении» нельзя, невозможно — это все равно, что сравнивать пуды с аршинами. Нельзя сравнивать «вещь в представлении» («вещь для нас», «вещь в явлении») с вещью, которой в представлении нет, с вещью вне сознания, т. е. с не осознаваемой вещью.

Фихте отвечал: вообще представление о «вещи в себе», о «вещи вне сознания» — фикция. Мы сравниваем всегда один продукт нашего сознания с другим продуктом нашего же сознания — и ничего больше. На этой точке зрения застрял и поныне весь неопозитивизм, включая и Рассела, и Карнапа, и Витгенштейна.

Гегель отвечал: «вещь для нас» можно сравнивать и сопоставлять с «вещью в себе», с вещью вне индивидуального сознания. И именно потому, что любая «вещь в себе», про которую мы думаем, что она нечто чуждое нашему мышлению, есть на самом деле продукт того же самого мышления, которое действует и внутри нас. «Вещь для нас» и «вещь в себе» — это лишь два продукта одного и того же рода, две ипостаси одной и той же субстанции-субъекта, абсолютного мышления, идеи.

Поэтому, сравнивая понятие (находящееся в нашей голове) с предметом (вне головы), мы в действительности сравниваем понятие с понятием: понятие, как оно существует под нашим черепом (в виде зрительно или словесно зафиксированного образа вещи), с понятием, как оно осуществлено вне нашего черепа (в виде пространственной формы вещи). Иными словами, мы сравниваем при этом лишь две формы проявления одного и того же понятия, сопоставляем понятие с самим собой, производим сравнение внутри понятия — субстанции-субъекта и вещи и представления. Логическая категория (чистая форма понятия) Гегелем и определяется в этой связи как «суть вещи и речи».

Фейербах, который вслед за Спинозой пытается дать отпор всем этим попыткам разрешить трудность за счет [48] самостоятельного бытия вещей вне представления, за счет превращения «мышления» в самостоятельную субстанцию, развивает следующий тезис.

Сравнивая представление с вещью, мы сравниваем однородные предметы, ибо представление — тоже вещь, только находящаяся в толще коры нашего мозга как состояние этого мозга, вполне материального, телесно-природного органа. Человек с его мозгом и со всеми состояниями этого мозга (т. е. представлениями) есть частичка, «модус» той же самой при-роды, что и вещи вне человека. Поэтому субстанцией является природа, а субстанцией-субъектом — реальный живой человек. Непосредственно это сравнивание «представления» с «вещью» происходит в акте созерцания. Созерцание и есть акт отождествления образа представления с вещью. Таким образом, сопоставление представления с вещью происходит в пространстве созерцания. И в этом нет ничего дурного, ибо «пространство созерцания» есть не что иное, как реальное созерцаемое пространство, а не «априорная форма чувственного созерцания», как то изображал Кант.

И, наконец, решение этой проблемы К. Марксом.

Сравнивание понятия с предметом возможно, поскольку понятие (мышление) — есть не самостоятельный, вне мира витающий призрак, а форма деятельности реального человека в реальном пространстве.

Понятие есть не состояние коры головного мозга, а форма деятельности общественного человека, преобразующего природу. Поэтому сравнение понятия с его предметом — не сравнение вещи с вещью (как получалось у Фейербаха), а формы деятельности человека с продуктом и результатом этой деятельности Прежде чем созерцать, человек практически действует с реальными вещами, и в процессе этого действования образуются все его представления.

Реальная предметная деятельность человека, преобразующего природу, это и есть акт отождествления, или согласования, формы деятельности человека с формой вещи.

Между вещью (предметом) и представлением (понятием, теорией и т. д.) имеется реальный мост, действительный переход — чувственно-предметная деятельность общественно-исторического человека. Именно через этот переход вещь превращается в представление, а представление — в вещь. При этом — что самое важное — представление возникает только в процессе действования человека с вещью, созданной человеком для человека, т. е. на основе предмета, созданного трудом или хотя бы только вовлеченного в этот труд в качестве средства, предмета или материала. На основе вещей, созданных человеком, возникает далее и способность образовывать представления о вещах, еще не опосредованных трудом, — о [49] естественно-природных вещах. Но ни в коем случае не наоборот. На основе вещей неопосредованной природы способность к образованию представлений у человека не возникает. Об этом свидетельствуют экспериментальные данные современной психологии.

Ребенок усваивает способность относиться по-человечески к вещам окружающего мира только через активное действие с предметами, созданными человеком для человека. Научаясь пользоваться таким нехитрым инструментом, как ложка, ребенок автоматически научается действовать — по-человечески же — и с камнем, и с палкой, и с любым другим предметом неопосредованной природы. Но не наоборот. На камне или палке его невозможно научить действовать по-человечески ни с камнем, ни с палкой, ни тем более с ложкой. В обратном же порядке все идет гладко и «естественно».

Способность мыслить понятиями человек обретает через действование с теми вещами, форма которых сама по себе «умна», «разумна», «рациональна», т. е. с формами человечески преобразованной природы. Действуя внутри этого «разумного» мира, человек и становится «разумным».

Здесь таится и секрет «рационального зерна» гегелевской концепции, ибо форму вещи, созданной трудом (т. е. целесообразной деятельностью людей), всегда можно истолковать как «опредмеченное понятие», а акт производства человеческих представлений, понятий — как акт «обратного