- 1
- 2
- 3
- 4
- 5
- . . .
- последняя (121) »
спектакля, покрывает тайной все, что происходит за ним.
Можно лишь предположить, что им было тесно в этом чуланчике. Но так было нужно.
В тот миг, когда кажется, что происходящее за пологом надежно скрыто от посторонних глаз, ткань стремительно отлетает в сторону, один из мужчин пулей вылетает из чулана, не задерживается в комнате, выскакивает на крыльцо… Раздаются звуки, обычные в ситуации, когда взрослого и крепкого мужчину тошнит.
Это маленькое происшествие комментирует досадливый возглас из-за полога, вырвавшийся у гостя. Но случившееся с одним из пятерых — не проблема — Все идет как нужно, и лишь тот, у кого оказался слишком слабый желудок, стоит на коленях у крыльца, тупо смотрит в землю и глотает широко раскрытым ртом холодный мартовский воздух…
Он стыдится своей слабости. Он обязательно попросит у остальных прощения. Когда все кончится…
Кстати, в тех картинах, что рисовало мое проклятое воображение, эти пятеро мужчин почему-то имели одинаково серые и одинаково овальные лица. Они были неотличимы друг от друга.
Хотя на самом деле все пятеро были совершенно разными людьми. И снаружи и, так сказать, изнутри.
Теперь, по прошествии нескольких лет, я могу сформулировать одно бесспорное качество, объединившее пятерых: каждый по-своему, но они обрели покой. В отличие от меня.
Мне, которому охрана загородного коттеджа была прописана как своеобразное лекарство для излечения расшатанной нервной системы, покой и не снился. Мне снилось совсем другое.
Сидя на балконе коттеджа и поглаживая ствол дробовика, я пристально вглядываюсь в темноту, которая с некоторых пор стала моим единственным собеседником.
Часть первая ШЕСТНАДЦАТЬ ВИЗИТНЫХ КАРТОЧЕК
1
Поздней осенью того года я вдруг стал обнаруживать себя в довольно странных местах. С трудом поднимая голову и разлепляя веки, я видел в табачном дыму, заполнявшем и без того плохо освещенное помещение, незнакомых мужчин, незнакомых женщин, незнакомую мебель, Я слышал незнакомую музыку, и каждый удар басового барабана отдавался резкой болью в моем черепе. Если бы я мог встать и подойти к зеркалу, то я бы наверняка увидел там незнакомое лицо. Я вновь закрывал глаза и погружался в безразличное забытье. А по прошествии некоторого времени выныривал на поверхность. Рано или поздно моим погружениям и выныриваниям приходил конец — бар закрывался, меня любезно вытаскивали из-за стола, любезно выводили на улицу, не обращая внимания на то, что при подъеме по лестнице мои ноги колотятся о ступени. Потом столь же любезно подталкивали в спину, придавая моему телу нужное направление. Иногда, если персонал бара был особенно раздражен, мне перепадало и по шее. Возможно, это было последним словом в борьбе с алкоголизмом. Бесполезно. На следующий вечер все повторялось сначала — в другом месте, но со столь же чужими людьми. Просто мне очень было нужно напиться. Никто не мог остановить меня на пути к этой светлой цели. Никто и ничто. Кроме разве что прямого попадания из гранатомета. Но что-то я не видел желающих выстрелить из этой штуковины. Генрих, мой деловой партнер, наверное, удивлялся моему внезапному исчезновению. Он пытался дозвониться до меня, он оставлял мне записки в почтовом ящике, но мне было плевать. Тогда Генрих предпринял коварный маневр — он явился ко мне в шесть часов утра. Я был дома и только что расслабился на диване после тяжелой ночи, приготовившись забыться минут на шестьсот; длинная настойчивая трель звонка пронзила меня словно автоматная очередь. Бессознательно, будто зомби, я дотащился до двери и отпер замок. Если бы там были воры, то они не встретили бы в своей жизни более гостеприимного хозяина. Я бы махнул рукой и позволил им делать все, что угодно, лишь бы мне дали лечь и уснуть. Но это были не воры. Все обстояло значительно хуже. На пороге стоял Генрих. — Н-да, — сказал он. А я просто покачал головой. От вида его аккуратного серого костюма под столь же аккуратным черным плащом меня едва не стошнило. Особенно отвратительным показался мне в этот момент золоченый зажим на темно-бордовом галстуке Генриха. И вообще весь он был олицетворением упорядоченного, рассудочного и правильного мира. Я ненавидел этот мир. По крайней мере, в данный момент. Я был не из этого мира. Меня уронили с другой планеты. Невнятно промычав нечто приветственное, я понял, что силы мои на исходе, изображать и дальше в прихожей радушного хозяина я не могу. Я быстро двинулся в обратный путь, лопатками чувствуя неодобрительный взгляд Генриха. Но пружины дивана заныли столь же устало, как и мои кости, и я забыл про Генриха. Мне был нужен только диван. Он меня понимал. Мы подходили друг другу. Мы составляли идеальную пару. — Н-да, — произнес из прихожей Генрих. — Ты сам на себя не похож, Костя… Я пробурчал что-то вроде «извини». — Когда я говорю, что ты сам на себя не похож, — продолжил Генрих своим бесстрастным голосом, — я имею в виду не только отсутствие хороших манер. Я также имею в виду твое лицо, Константин. Это была неудачная попытка пластической операции? Или тобой вытирали асфальт? Генрих и не подозревал, насколько сложный вопрос он сейчас мне задал. В тех странных местах, куда меня заносило в последнее время, могло случиться всякое. К тому же я совершенно не представлял, как именно сейчас выглядит мое лицо. — Я лишь предполагал, что выглядит оно неважно. Так же, как и все остальные части моего тела. — У меня были хорошие предложения, — сказал Генрих. — Я пытался с тобой связаться, но не смог. Теперь мне понятно, чем ты был занят. Скажи, пожалуйста, сколько времени ты еще собираешься так расслабляться? Мои клиенты не могут ждать. Если ты не придешь в нормальное состояние в течение следующих суток, я передам заказы другим людям… Я не ответил. — Там было одно простенькое дело, — чуть мягче продолжил Генрих. — Тебе это на пару часов работы, а платят тысячу долларов. Проследить за одной дамой. Если Генрих надеялся расшевелить меня такими сказками, то он ошибался. Я вновь ничего не ответил. Не хотелось обижать Генриха, но все его проблемы, все его клиенты и все его заказы казались мне в тот момент полной фигней. Абсолютной чушью. Стопроцентной ерундой, не стоящей даже того, чтобы думать о ней, не говоря уже о каких-то активных действиях. Из-за этого не стоило прерывать увлекательный марафон по истреблению алкоголесодержащих жидкостей. Марафон, который продолжался уже… Черт его знает, сколько он продолжался. И даже черт вряд ли знает, сколько он еще будет продолжаться. Генрих вежливо подождал с минуту, а потом тяжело вздохнул: — Да, я- 1
- 2
- 3
- 4
- 5
- . . .
- последняя (121) »