Зеркально симметричный нам,

И конькобежец — как Христос —

По окнам, крышам, фонарям…

3.

Вот так остановиться и смотреть

На фонари, проталины и окна,

То вверх, то вниз, пока душа на треть

В хрустящей оттепели не размокла,

Глазеть на ветви тополей нагих,

На серый снег, на белые карнизы,

Потом прийти домой — и этот стих

Останется навеки не дописан…

13.

Вот и полночь.

Поэму опять дописать не удастся.

Световое пятно, круг от лампы дрожит на столе,

Серый мрак отгоняя от круглых границ государства,

Где живут все поэты, с какими дружу на земле.

Байрон прыгнул в окно. Он сегодня в халате и феске.

С ятаганом, кривым, как смешок, он присел в стороне.

Вальтер Скотт, в кресло бухнувшись,

чуть не сорвал занавески,

Киплинг справился по телефону — зайти ли ко мне.

Вдруг обои на стенке меняют рисунок и тему:

Проявляется денди с увядшим цветком на груди,

Пальцы тонкие в перстнях отодвигают поэму —

Это пьяный Эдгар хмуро требует: "Переводи!"

Осторожно Шеко постучит, извинится, что поздно…

Он — реальный.

Он снимет пальто, не заметив других.

Сядем чай пить на кухне.

За окнами будет морозно.

И Шеко напоёт мне персидский отточенный стих.

А потом зашагает домой, невысокий и ловкий,

Мимо озера, мимо забора, теряясь впотьмах…

И ещё один гость — он появится из кладовки,

Той, что шкафом стенным называют в стандартных домах.

Этот гость — не поэт.

С ним рифмуют, как правило, п р о ф и л ь —

(Он настолько худой, что его не увидеть en face).

С петушиным пером и в дырявом плаще — чёрт бродячий

Мысик шапочки красной как стрелка торчит между глаз.

Слушай, оперный тип! Ты, наверное, адрес напутав,

Заплутался в стандартных хрущобах

и клетках квартир.

Доктор Фауст живёт в однокомнатной келье напротив,

Спит и видит, чтоб ты его душу опять прихватил.

Старикан всё скрипит….

Но тут начинается новая тема:

Возврат потерянных лет.

На круги своя вернётся поэма,

Поэма, которой НЕТ.

1965 г.

14.

Впереди — бесконечная зима,

А на улице снега — по колени,

И гуляет такая кутерьма

Аж по всей шестидесятой параллели.

Лупит ветер то в морду мне, то в бок,

Только воздух в самом деле без движенья:

То земля опять уходит из-под ног —

Ощущаю подошвами вращенье.

Надоел необъезженный буран,

Снова белый жеребец сорвал подпругу…

Хоть бы выйти на какой меридиан

И держась, как за канат, скатиться к югу.

15.

ИЗБОРСК

Николаю Рубцову

За Труворовым городищем,

За тяжким каменным крестом,

Напрасно взгляд предела ищет,

В плывущий уходя простор.

И всё — внизу: кусты и крыши,

Журавль колодца и пруды,

Бумажный змей, толпа мальчишек

Да яблоневые сады.

А в грозовом вечернем небе

Над всем величьем тишины,

Неровный, выветренный гребень

Полуразрушенной стены.

И обезглавленные башни

С пустыми стрельнями вразброс

Над нынешним и над вчерашним

Безмолвно встали в полный рост…

И стены, серые, как туча,

Под тучей, грозной, как стена,

Нависли над зелёной кручей

В оковах векового сна.

И кажется, что город этот

Не мёртв, но чутко предан сну:

Ведь яблоки, срываясь с веток,

В предгрозье рушат тишину.

16.

Вот и сонный июль, и ночная Нева…

Станет город в закатах топить острова,

Над провалом каналов нависнут мосты,

Тенью воду выхватывать из пустоты.

И останется Город без слов и без снов,

Словно сотни других городов…

Сонный, каменный, голову мне не морочь:

Ведь утоплена Белая ночь!

В молчаливых закатах ты сжёг острова,

И в единственном русле осталась Нева,

И опять до весны ты без снов и без слов,

Словно сотни других городов.

17.

Л. Г.

Когда случается всерьёз —

Доверься ветру, он излечит,

Доверься милости берёз,

Пусть осень их зажжёт, как свечи,

Чтоб в тёплый, нестеровский вечер

Они гляделись в тёмный плёс…

Когда случается всерьёз —

Неповторимость каждой встречи

Листвой невнятною лепечет

Тебе…

Так пальцы тонких лоз

Кирпич ласкают и калечат.

Когда сбывается всерьёз —

Закат над морем бесконечен,

Пусть берег двинется навстречу

И лодка вскидывает нос,

Случвйно брошеный вопрос

Особой глубиной отмчен,

Залив туманен и беспечен,

И весла попадают врозь,

И ты не замечаешь гроз,

А грозы падают на плечи…

18.

Странно гавань видеть без единой чайки,

В снежном корабельном сне.

Странно, когда серый крейсер — словно чайник,-

Воткнутый зачем-то в снег.

Стала неподвижной сама вода —

Всё, кроме снежинок, застыло на местах,

Кораблям из гавани — никуда,

Словно фонарям на пустых мостах.

Ловят, ловят снег прожектора

Где-то у Кронштадта…

Снова сумерки, как завтра, как вчера

Меж домов зажаты.

Птицу бы живую! Хоть не чайку — воробья!

Но зима — по всей стране.

Или существуют тёплые края

Только в корабельном сне?

19.

ЗАМЫКАНИЕ ВРЕМЕНИ

…А завтра я приду опять

Пустые поезда встречать.

Дождь. Отсыреет мой табак.

Опять вагонов мокрый лак,

Асфальт платформ и ртутный свет,

И поезд, и тебя в нём нет.

Платформа ждёт.

Из пустоты —

То чемоданы, то зонты,

И делает пустой её

Отсутствие твоё.

И тот же поезд, и вагон,

И те же люди — на перрон,

И кончик стрелки — тот же круг:

А вдруг?

Но тот же дождь, и тот же свет,

Как будто много лет

Я ожиданье берегу —

Я столько ждал, что спать смогу!

Уйду и высплюсь! А потом

Вот так же встану под дождём.

И та же стрелка круг замкнёт,

И поезд — снова тот…

И я стою.

И свет стоит.

И дождь.

И даже этот ритм.

Как будто пущен фильм кольцом:

Начало склеено с концом,

Как будто осуждён всегда

Встречать пустые поезда.

А завтра я приду опять

Пустые поезда встречать…

20–22.

ТРИ СОНЕТА

ХЛЕСТАКОВ

Нет, в городке его никто не ждал.

Он сам себя не ждал в подобной роли.

Мы все порой бывали поневоле

В чужих ролях. Но не всегда скандал

Нас в этих случаях сопровождал,

Хоть мы не меньше чепухи пороли,

Но не хватало нам, как видно, соли,

Которую ему сам Гоголь дал.

Так мы бесцветно, так мы пресно жили,

Что даже ругани не заслужили

В благословенном царстве дураков,

Где ни на грош ни славы, ни