парашютов, у некоторых в придачу — рация; на поясе подсумки с боезапасом, ручные гранаты, электрофонарь и обязательный для десантника нож; через плечо автомат или гранатомет.

— Конечно, нелегко все это носить на себе, да и не просто носить — совершать многокилометровые марши, вести бой, — согласился со мной заместитель командира части по тылу, мужчина геркулесовского роста, весельчак и балагур. — Но иначе нельзя, — тут же сказал он. — Сброшенные в глубоком тылу противника, часто в незнакомой местности, десантники, как правило, сразу же вступают в бой, ведут его подчас в полном окружении с превосходящими силами врага и, естественно, не могут знать, как долго этот бой продлится, представится ли возможность получить с воздуха запасы и подкрепления. Отсюда — бережливость и экономия, неприхотливость, привычка переносить любые походные тяготы — качества чрезвычайно важные для парашютиста-десантника.

Во время прошлой войны был такой случай, — рассказывает он. — Большую группу наших парашютистов сбросили в тылу поблизости от узловой железнодорожной станции. Дело было перед большим наступлением противника на этом участке фронта, и разгром важного железнодорожного узла если не срывал всего наступления врага, то, во всяком случае, крепко дезорганизовал бы работу вражеского тыла. Сил у гитлеровцев было вдесятеро больше, чем у нас, сопротивлялись они отчаянно и ожесточенно, и все же десантники ворвались на станцию, забитую эшелонами с грузами и солдатней, разгромили ее в пух и прах и еще два дня и две ночи отбивали контратаки фашистов. И это в глубоком тылу врага, в окружении, при полном отсутствии какой-либо возможности получить подкрепление… А потом что? Потом они с непрерывными боями пробивались к своим. И пробились…

Резкий квакающий сигнал ревуна. Над десантным люком и по бортам кабины вспыхивают желтые световые табло.

«Приготовиться к прыжку!»

Все вскакивают со скамей и поворачиваются лицом к десантному люку. Каждый проверяет подогнанное на земле, много раз уже проверенное снаряжение. Пальцы правой руки, перехваченные для надежности страхующей резинкой, сжимают вытяжное кольцо парашюта. Сегодня прыжки с принудительным раскрытием парашюта, но все равно каждый десантник должен, отсчитав положенное число секунд после отделения от самолета, вырвать вытяжное кольцо.

Створки огромного люка бесшумно откидываются. В кабину ударяет тугой, будто спрессованный воздух. От его свежести ломит в висках. В провале люка — земля. Она подернута дымкой.

Смотрю на людей. Лица решительные, в глазах — напряжение и тревога. Загорается зеленое табло. Выпускающий капитан Денисов рубит воздух ладонью.

— Пошел!..

Парашютисты бегут цепочками вдоль бортов к люку и один за другим скрываются в его квадратном проеме.

Все небо усеяно белыми куполами, а самолеты подходят волнами и сбрасывают новые и новые группы десантников.

В самую критическую минуту на горизонте появляется вертолетный десант. Огромные стрекозы, сотрясая воздух ревом двигателей, садятся на поле. Из их бездонных чрев выползают по крутым сходням самоходки, машины с десантниками. И сразу же устремляются к цели.

«Противник» остановлен. Он медленно пятится, отходя к лесу. В «бой» брошены его резервы. Над нашими головами развертывается воздушная «схватка». Наша авиация, прикрывая десант, не подпускает к месту сражения вызванные «противником» самолеты.

Устроившись с рацией в глубокой канаве, связист сержант Копытов монотонно выкрикивает в микрофон позывные. По его сердитому лицу струятся ручьи пота. Но вдруг он умолкает, напряженно слушает и расплывается в радостной улыбке.

— Здорово прут, ангелы! Они уже на переправе!..

Борис Смагин Перед ночным ударом

Рассказ

Ночью перестрелка немного затихла, а утром загромыхало снова. В горах эхо сильное, со всех сторон ревет, кажется, стреляют. Мы с Валькой сидим, опустив ноги в нашу яму. Локоть расположился неподалеку, закусывает, возится ложкой в банке с консервами. Банка уже почти пустая, поэтому и стоит звон — ложка скребется о стенки. Ночь была холодная, сейчас тепло, и мы обогреваемся, а поскольку не спим уже третьи сутки, в тепле очень хочется спать.

Локоть, наш ординарец, а во время работы наш бдительный часовой, недовольно ворчит. Его лейтенантов оставили без землянки, саперы в штабе корпуса на вес золота.

Вот и проводим мы нашу кочевую жизнь в яме. В общем-то жить можно. Натянули плащ-палатку, яму углубили, сделали ступеньки, подобие столика. Работаем — куда денешься.

Локтя в штабе так и зовут «отец лейтенантов», хотя Валька уже год как старший лейтенант, а я всего лишь младший. Не везет: после училища почти полгода проторчал в резерве штаба фронта, работал там, как ишак, но звания не давали. Потом попал в штаб дивизии, а после контузии — вот сюда.

Мы сидим балагурим. Валька курит, я лениво слежу за толстыми облаками, переругиваюсь с Локтем. Можно бы поспать, но скоро будет работа, не стоит себя расстраивать сном.

Тут, на НП, все расположилось рядом. У начальника штаба — прекрасная землянка, у оперативников — ничего себе. И связистам вырыли и инженеру, а вот нам, шифровальщикам, — не успели.

И вообще-то здесь все перемешалось. Наблюдательный пункт штаба корпуса, а в кустах неподалеку сидит батальон одной из наших дивизий, штаб ихнего полка за нами, а вот, чтобы попасть в штаб дивизии, надо пройти километра три по немецким позициям. Во фронтовом фольклоре это называется «слоеный пирог». Он вообще-то не очень сладкий, а тут еще горное исполнение — холмы, лощины, тропинки — запутаешься.

Ровно неделю тому назад попали в эту кашу. Гитлеровцы мучительно хотят прорваться на запад, а наш корпус загораживает им дорогу.

Где-то там, за лысоватой вершиной, в штабе дальней дивизии, сидят наши друзья лейтенант Кирсанов и капитан Окунев — основные корреспонденты. Связь с ними только по радио, поэтому все передают шифром.

Но сегодня ночью мы идем в наступление. Скоро будет боевой приказ. Его-то мы и ждем. Двум дивизиям можно послать нарочного, они сидят под боком. А в ту, дальнюю, нарочного посылать опасно. Остается только одно — шифровка.

Мы ждем. Надо заделать приказ побыстрее и передать на рацию. И шифровать придется потщательнее, радио постарается понаделать искажений, только смотри.

Локоть куда-то испарился. И мы с Валькой остаемся одни, без присмотра.

Вадька докуривает папиросу и встает.

— Кончай перекур!

Онсмачно потягивается и зычно кричит: