схватил меня за руку, я оглянулся — старушка!

— Быстрее!—крикнула она и потащила меня через дорогу.

— Кто вы такая?!—крикнул я сам.

Она наклонилась ко мне, сняла очки, потом снова их надела...

— Не тот,—сказала она. — Не тот мальчик. А где мой? Мой где?

Но я уже мчался к нашему дому.

Мама стояла бледная возле парадной.

— Пошли, мама, — сказал я и всхлипнул.

* * *

Дома я открыл чемодан, показал грибы и всё рассказал ей.

— Мой ребёнок растёт не как у всех. А тут ещё уборки выше головы, — сказала она, отвернулась и до самого вечера со мной не разговаривала.

Вечером приехал папа. На дне его большой корзины перекатывалось несколько грибков. Он сразу сел читать газету.

— Твой сын набрал чемодан подберёзовиков в нашем парке,—сказала мама и щёлкнула меня по носу, и только тогда мне стало легче и я рассмеялся. Тут же они велели мне идти спать, я пошёл, лёг и долго лежал, не гася свет и слушая, как папа с мамой о чём-то спорят. Потом папа пришёл ко мне. сел рядом со мной на кровать и сказал:

— Ты не покажешь мне завтра это место в парке, где растут подберёзовики?

— Ладно,—сказал я. — И ещё я тебя познакомлю с девочкой, Ириной Николаевной. У неё собака — ужас, длиной — как антенна у нашего телевизора.

И ещё покатаемся на колесе обозрения. Ты не против?

— Не против,—сказал он. — Спи.—И ушёл, погасив свет.

А я ещё долго лежал в темноте, думая обо всём, что произошло со мной в этот день, потом вдруг вспомнил про пирожки у себя в кармане, встал в темноте, достал один, снова лёг, откусил кусочек, пожевал немного и так и уснул с пирожком в руке.