Знамя бригады (Аркадий Александрович Кулешов) Страница 1 - Литвек

Аркадий Кулешов Знамя бригады

Поэма

1

Как дубовый листок,

что оторван от ветки родимой,

Минск родной я покинул,

немецкой бомбежкой гонимый.

До утра я шагал

Все вперед и вперед… А за мною

Город мой полыхал,

Подожженный войною.

Утомленный, я сел у дороги,

Ждал восхода. И в час ожиданья

Торопливо набрасывал строки

В дневнике своего скитанья.

День вчерашний и вечер,

Ночь, рассвет этот серый в пути,

Расставанья и встречи —

Все хотелось в дневник занести.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Что сказали мне вещи,

Когда я решился уйти?

Я на каждую вещь

Посмотрел с молчаливой тоскою:

Все просили меня — уберечь,

Захватить их с собою.

А ни ложки, ни миски

Остаться одни не желают,

Шепчут горестно книжки:

— Нас немцы в костер побросают.

Конь искусной работы —

Гнедой, на колесах отличных —

Мне сказал: — На кого ты

Покидаешь нас, горемычных?

Забери ты меня, пожалей,

А не то мне кончина…

Разве я от окна до дверей,

От дверей до окна не возил тебе сына?

Как война началась,

Ты, хозяин, в селе находился

И лишь только сегодня

Оттуда к семье возвратился.

А хозяйка вчера

Малышей собрала

И уехала вскоре.

А меня она с горя

С собой на вокзал не взяла.

Не хотел оставлять меня сын,

Дом родной покидая,

Не желал он, чтоб жил я один,

Ни за что пропадая.

«Мы поедем с тобою в район,

Купим снова коня гнедого»,—

Так хозяйка сказала, и он

Согласился.

Со мной распростился.

Для чего ему новый?

Не надо, хозяин, не надо!

К сыну вместе пойдем мы

Одною дорогою, рядом.

А устанешь в ходьбе —

Подвезу, потружусь, не оставлю.

Верно сыну служил и тебе

Послужу, не слукавлю…

Кукла так мне сказала:

— И я на вокзал не попала…

Сто ночей, может быть,

Я покоя не знала,

Глаз не смея закрыть,

Сон дочурки твоей охраняла,—

Разве этого мало?

Дай же руку, хозяин, не жди,

Не раздумывай на пороге

И меня проведи,

Словно дочку свою, по дороге.

Тяжко детям идти,

Утомляет дорога большая,

Я ж пойду, куда хочешь, с тобою,—

Ведь я не живая.

Просят малые есть либо пить,

Пыль сухая им рот забивает,

Я ж не буду просить,—

Я ведь кукла, ведь я не живая.

Самолеты с чужой стороны

Налетают, детей убивая.

Мне ж они не страшны,

Не опасны, — ведь я не живая…

Отдохнуть пожелаешь, прилечь,

Ляжешь в тень под сосною,—

Сон твой зорко я буду стеречь,

На мгновение глаз не закрою…

Все кругом осмотрев понемногу

В опустевшем жилище,

Захватил я лишь ложку в дорогу,

Заткнув ее за голенище.

Ни того, ни другого, ни третьего

Для похода не надобно было…

Чем меня моя улица встретила.

Что на улице происходило?

С ней мы жили в согласье,

Мы были почти что друзьями,

Я не раз ширину и длину ее

Мерил шагами.

Шаг мой слыша,

Она отвечала мне эхом знакомым,

Приглашая в девятый подъезд

Коммунального дома.

Я глядел, как в окне

Огонечек приветливый светит

И как там, в тишине,

Собираются спать мои дети…

А теперь она стала

Длиннее и уже намного,

Как в минуты обвала

Средь горных ущелий дорога.

Не в домах огоньки,

Как бывало, мелькают, играют,

А пожаров сплошных языки

Сладкий липовый лист пожирают.

И узнать я не мог

Этой улицы лип и каштанов:

Эхо тысячи ног

Оглушило мне уши нежданно;

Подхватило меня мое горе,

Желанья, тревоги,

По стеклу по разбитому, в поле

Понесло мои ноги.

Как листок, что оторван

Грозою от ветки родимой,

Город свой покидал я,

Свинцом и пожаром гонимый.

И, к походам меня приучая —

Их будет немало,—

Долго улица, долго родная,

Мой путь в темноте озаряла.

И на белом листке,

В свете зарев, с печалью на сердце,

Я записываю в дневнике

День и час — страшный час ее смерти.

Свой дневник до последней строки

Посвящаю я тем, безымянным,

Что лежат без ноги, без руки,

Без дыханья лежат под каштаном.

А тебе я скажу,

Нашей улице Ново-Московской,

Что с друзьями на фронт ухожу,

Где сражается красное войско.

Стерли всю тебя немцы,

Но память стереть невозможно.

И стучится, стучится мне в сердце

Твой пепел тревожный.

Я тебе обещаю,

Родным пепелищем клянусь,

Что с дороги нигде не собьюсь.

Я вернусь. Я вернусь.

2

Что меня полевые дороги

Ведут — я не верю,

Что по ним мои быстрые ноги

Идут — я не верю.

Я не верю ногам и дорогам,

Бесконечным, далеким,

Что ведут нас то полем, то логом

Под солнцем высоким.

Я не верю, что это минчане,

Что это минчанам

Молоко предлагают крестьяне

И поят их чаем…

Не свожу с самолетов я глаз

И не верю — ужель самолеты?

Неужели же снова сейчас

Застрочат пулеметы?

Разве можно поверить, когда

Сердце рвется на части?

Разве дети, что вышли сюда,—

Регулярные части?

Что меня от разбойничьих пуль

Старый дуб заслоняет,—

Я не верю…

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Военный патруль

Документы мои проверяет.

Тихо вышел патрульный из жита.

— Минский будешь? — спросил деловито.

— Да, из Минска, признаться.

— Призываться идешь?

— Призываться.

— Почему ты, приятель,

В минском военкомате

Не призвался?

— Его разбомбили…—

Меня пропустили.