Договор готов. — Ферн вынула из сумки папку и положила ее на стол. Папка была красная. — Я составила его в соответствии со всеми требуемыми процедурами. В нем нет ни одной лазейки для тебя. Тебе надо только подписать его.

Вокруг Башни с воем закрутился вихрь, разгоняя тучи. В их силуэтах угадывались тянущиеся руки и разверстые в крике рты. Но в самом кабинете было тихо.

— А что, если я поклянусь, а потом нарушу свое слово?

— Тогда вода Леты перестанет действовать на меня, а вот ты утратишь свое бессмертие.

Тень стала огромной, заполнив собой всю комнату. Снаружи взвыли сразу все ветра мира, а в темноте тускло светились только красная настольная лампа, похожая на угли умирающего костра, да сосуд в руках Ферн. Сейчас ее голос окреп, силой воли она справилась со своим страхом.

— Попробуй нарушить свое слово, и я клянусь: пусть у меня уйдет на это тысячи лет, я разбужу Единую Мать и всех остальных Духов, что спят, и уничтожу тебя. Моргас открыла Бездну, чтобы избавиться от горстки безвредных духов, — я открою Бездну и ввергну тебя в ее пучину. Клянусь.

— А если я разорву сейчас этот документ и выпровожу тебя отсюда с твоей жалкой жизнью в трясущихся ручонках?

— Все равно. Я сделаю это. Ты знаешь, я могу это сделать. И, несмотря на всю твою мощь, на высоту твоей Башни и глубину твоей ненависти, ты боишься меня. — Ее сердце трепетало при этих словах, но голос не дрогнул. — Подписывай, и ты избавишься от меня. Правда, на мое место придут другие, ибо людей много, и ведь не только обладающие Даром способны противостоять тебе. Ты же, имея слуг и прихлебателей, меняя бесчисленные маски и имена, всегда будешь один.

В его горле что–то заклокотало. Возможно, это был смех, хотя больше он походил на отдаленный гром.

— Сколько бы люди ни отрицали меня, выдумывая новых богов, жадность и гордыня в конце концов всегда приводили их ко мне. Люди–это мое, они едят у меня с руки.

Ферн молчала, и ее дерзкое молчание воспринималось как вызов. Снаружи насмешливо выли ветра.

— Ты хочешь, чтобы я заложил свою сущность простому смертному? Я, Эзмордис, правитель этого мира и Подземного! Кого же ты возьмешь в свидетели при таком договоре?

— Всеобщие Силы, — ответила Ферн.

Буря за окном внезапно стихла. Облака рассеялись, оставив лишь легкую дымку, сквозь которую едва–едва пробивался свет звезд. И снаружи, и внутри было темно. Свет лампы стал совсем тусклым, и впервые Ферн смогла разглядеть его глаза, горевшие странным огнем. Его голос, казалось, звучал отовсюду и ниоткуда:

— Их не существует. А если даже они и есть, то их мало заботят дела земные и неземные.

Ферн ответила, глядя ему в глаза:

— Тогда подписывай и, ничего не боясь, нарушай договор.

Она почувствовала, как его ярость и враждебность навалились на нее: в ушах застучало, дышать стало трудно. Но он, хотя и с трудом, пока сдерживал свою ярость, а за враждебностью Ферн ясно ощущала его нерешительность и страх.

— Если я соглашусь, — сказал он наконец, и по этому его «если» Ферн поняла, что победила, — ты выпьешь эту свою воду здесь, сейчас? — Его огромная темная фигура съежилась, превратившись снова в Тень в костюме. Настольная лампа светила прямо на папку.

— Если ты согласишься, — сказала она, — тогда ты подпишешь, и я передам документ тому, кому доверяю. А в назначенное время я выпью воду, и наш договор будет скреплен печатью.

— И когда наступит это назначенное время?

У Ферн давно был готов ответ:

— В полночь накануне Рождества.

Какое–то время Эзмордис молчал, словно обдумывая, но Ферн знала, что он уже все решил. Наконец он сказал то, чего она так ждала, и напряжение стало понемногу отпускать ее. Мышцы сразу обмякли, колени начали трястись.

— Хорошо. Я принимаю твое предложение. Ты мне изрядно надоела, Моркадис, и таким образом я без хлопот избавлюсь от тебя. Я заключу с тобой сделку, заложив свою не–душу в обмен на то, кем ты была, кем ты являешься и кем могла бы стать.

Ферн раскрыла папку и вынула листок дорогой хрустящей кремовой бумаги, заполненный каллиграфическим почерком. Ее подпись уже стояла внизу, а под ней было оставлено место для его подписи. Он взял перо и щелкнул пальцами, чтобы появилась чернильница.

— Так не пойдет, — сказала Ферн. — Чтобы документ был действительным, он должен быть подписан кровью, или что там течет в твоих бессмертных жилах вместо нее.

— Здесь нет такого клинка, который мог бы поранить меня, чтобы выжать хоть каплю крови.

Ферн достала тот самый нож, которым Люк угрожал ей, и воткнула его в крышку стола. Она не так уж сильно и ударила, поскольку сил у нее почти не осталось, но клинок был таким острым, что его острие легко вошло в дерево. Какое–то время Эзмордис молча смотрел на него, потом выдернул его, закатал рукав на призрачной руке и быстро полоснул по ней ножом. Из пореза хлынула темная дымящаяся жидкость, закапав стол. Обмакнув в нее перо, он подписал: _Эзмордис,_ ибо именно на это имя был составлен договор и под этим именем его знала Ферн, Пока он писал, единственным звуком в мире был скрип его пера. Ферн ждала, что грянет гром, сверкнет молния, но ничто не нарушало тишины. Вокруг подписи бумага слегка обуглилась.

— Готово, — сказал он и толкнул договор через стол к ней, словно испытывая к нему отвращение. Но Ферн это не обмануло. — Береги его. Ни один смертный не заключал такой сделки со мной, и я еще могу передумать до Рождества, а уж тогда смотрите в оба — ты и твои близкие.

Ферн взяла договор и убрала его в красную папку.

— Не пытайся меня обмануть, — сказала она. — Хоть договор еще и не вступил в силу, но он подписан, и Всеобщие Силы тому свидетели. А ты хорошо знаешь, что бывает за предательство.

— Убирайся. Я покончил с тобой. Теперь ты просто никто — обыкновенная смертная, ставшая таковой по собственному желанию. Убирайся отсюда!

Ферн прошла к двери, и та мягко открылась перед ней. В глубине души она боялась, что уже никогда не выйдет за эту дверь. Потом она спускалась на эскалаторе, змеей обвивавшем стены Башни. Ее провожатый почтительно ждал внизу у лифта. Ферн спокойно прошла по мосту, словно он был широкий и с поручнями. Потом они стремительно спустились вниз. Пока она шла к выходу, проходила между стражниками и пересекала площадь, сердце ее отчаянно колотилось. Ей казалось, что все оборачиваются и смотрят на нее, но она старалась не обращать на это внимания. Под аркой и по проходу она уже почти бежала. И вот наконец она снова оказалась в Сити, настоящем Сити, с шумными толпами людей и праздничными огнями, ведь наступало Рождество. Всю дорогу домой она плакала. Плакала от грусти, от