Ленина — сердце мое сжалось: пусть бы пожил еще… вместе с нами… Рассказал бы ему про все… — Жорка вздохнул. — Еще в музее был. Под стеклом видел кепку и пальто Ленина. Одна пуговица к пальто пришита белыми нитками и закрашена чернилами. Мне мать так же однажды пришила пуговицу белыми нитками, только я покрасил нитки не чернилами, а сажей, потому что чернил не было. Так я стоял и думал, что и Ленину трудно жилось, если не было черных ниток, чтобы пришить пуговицу… Поэтому прошу принять меня в комсомол, так как он Ленинский…
— Вопросы к Борковскому есть? — спросил председатель.
— Кто твой отец?
— Уже сказано, — зашумели в рядах: — погиб на фронте в гражданскую, защищая Советскую власть…
— Да, погиб… Только карточка его в красноармейской форме осталась…
— Родственники за границей есть? Жорка пожал плечами:
— Мамка про то не говорила. А сам я не знаю…
Лешке этот вопрос напомнил о его дедушке, которого он никогда не видел, даже на карточке. Бабушка его карточку порвала, когда он ее покинул.
— А что, это плохо или хорошо, когда есть родственники за границей? — спросил Лешка Касьянова.
— Смотря какие…
— Будут еще вопросы? — спросил председатель собрания.
— Все ясно. Ставь на голосование.
— Итак, голосуем. Кто за то, чтобы Жорку Борковского принять в комсомол — прошу поднять руки.
Лешка и Юрка подняли руки первыми: но услыхав: «голосуют только члены комсомола», поспешно опустили. Братков улыбнулся и что-то шепнул председателю.
Тот кивнул и сказал:
— Единогласно. А теперь проголосуем все, кто присутствует.
— И пионеры тоже, — сказал, глядя на Юрку и Лешку, Братков.
…Заводской гудок объявил о начале работы второй смены. Рабочие пошли к своим станкам. А для Юры и Леши этот гудок прозвучал как призыв к новым свершениям.